Передовой отряд был малочислен, и помощников им давали не много: арабы после опубликования «Белой книги» успокоились. Двенадцать человек отправятся сегодня ночью на место, будут вначале жить в брошенном арабском доме. Они станут готовить территорию для приема основного состава, ожидающегося через несколько недель. Новый киббуц Тель-Йешуа возникает в двенадцати милях от Башни Эзры и послужит стратегическим звеном, связывающим поселения Верхней Галилеи с долиной Изрееля. Землю купил несколько лет назад Национальный фонд, но она считалась непригодной для колонизации из-за отсутствия воды. Ее можно лишь доставлять на ослах, пользуясь источником, расположенным в четырех километрах от Тель-Йешуа. Группа в пятьдесят человек, прибывших из Румынии и Германии, которая стояла в конце списка на приобретение земли, подала, однако, заявление с просьбой отдать им пустынный холм, и после длительной борьбы с Еврейским колонизационным обществом добилась своего. Эти люди покинули Европу значительно позже поселенцев из Башни Эзры, и их бремя Того, Что Надо Забыть, было тяжелее и трагичнее. Половина из них прибыла в страну без виз. Они были нелегальными иммигрантами с фальшивыми паспортами. Их не заботило, сколько придется копать, чтобы добраться до воды, их не пугала малярия. Все было пустяком по сравнению с тем, что пришлось пережить там, откуда они прибыли. Они жаждали земли, устойчивости, им хотелось почувствовать запах коровника, запах ослов и лошадей. Больше всего они жаждали жизни, в которой был бы смысл, жизни, скрепленной теплотой братства, в котором каждый парень, каждая девушка прошли испытание на преданность.

В столовой было необычно светло от белых скатертей. Пахло свежим салатом, лежащим в больших деревянных мисках, и слышался праздничный гул от множества человеческих голосов, стука тарелок и звона стаканов. Белобородый, в голубой рубашке Вабаш, все более напоминающий слегка выжившего из ума библейского пророка, с большим чувством рассказал историю первых двенадцати поселенцев Дгании и поговорил о страждущих «миллионим». Затем с практическими советами выступил Моше, после него Макс, цитировавший Гликштейна и Ленина. Но за исключением преисполненных благоговения новичков, никто особенно речей не слушал. Как обычно бывало в тех редких случаях, когда жители Башни Эзры пили вино, их отупевшие от рутины и усталости лица прояснились и сияли, как вынесенное из чулана зеркало, с которого стерли пыль и мушиные пятна.

Джозеф рассматривал представителей старой гвардии и пытался уловить перемены, происшедшие с ними с той ночи, когда они отправились строить Башню Эзры. Моше потолстел, у него наметилась лысина, и он слегка напоминал удачливого биржевого маклера. Горбатый Мендель стал еще тише, взгляд его еще больше обратился внутрь, внезапные превращения в дудочника случались все реже. Недавно он закончил сочинение «Галилейской симфонии». Поговаривали, что Национальный симфонический оркестр готовится ее сыграть. Киббуцная Мессалина Габи, в настоящее время заведующая пошивочной мастерской, приобрела несколько надутый и резкий вид. Вместо того, чтобы, как прежде, хлопать ресницами, она только раздувала ноздри. Полгода назад она вызвала скандал тем, что изменила египтянину, и ни больше ни меньше, как с доктором философии! Темнокожий дикарь Хам грозил убить бедного Фрица. Дело уладили, только обсудив его на общем собрании, где Макс произнес прекрасную речь на тему секс и общество. Габи плакала, Фриц публично покаялся в антиобщественном поведении, а растроганный до слез Хам торжественно всем простил и готов был пропеть «Ха-Тиква», да Сара вовремя его удержала. После этого Сара мобилизовала для утешения египтянина все свои педагогические таланты, открыв перед ним широкие духовные горизонты, а через три недели он предложил ей пожениться. Сара устроила по этому поводу ужасный шум, спрашивая у каждого члена секретариата совета и обвиняя себя в том, что была несправедлива к бедной Габи. Хаму стало стыдно за свои низкие желания и он объявил Саре, что готов от нее отказаться и согласиться с ее высокими взглядами на жизнь. Сара снова впала в истерику, и понадобилось все дипломатическое искусство Реувена, чтобы довести дело до счастливого конца.

Чуть ли не с первой недели брака Сара начала меняться. Ее резкое, с голодными глазами девственницы лицо округлилось и приобрело женственную мягкость, она начала с фантастической быстротой полнеть. Через три месяца после свадьбы она стала официальной заведующей детским садом и членом секретариата. Это окончательно завершило процесс превращения худой огорченной белочки в крепкую и деловитую матрону. Ей потребовалось семь горьких лет, полных заблуждений и самообмана, чтобы обрести ту жизнь, для которой она была создана.

Почувствовав взгляд Джозефа, Сара повернулась к нему. Он широко и дружески улыбнулся ей и продолжил смотр старой гвардии. Толстая хорошенькая Даша, с круглым лицом и широкими славянскими скулами, только что вышла из кухни, раскрасневшаяся и гордая успехом угощения. Пастух Арье задумчиво и удовлетворенно жевал свой шашлык. Доктор философии разглагольствовал перед восхищенной девицей из молодежного лагеря, восхваляя достоинства сапожного ремесла. Он тоже избавился or суетливой нервозности, раздался вширь и стал увереннее в себе. Джозеф мысленно сравнивал сидящих рядом мужчин и женщин с посетителями тель-авивского кафе, с их поднятыми и застывшими в заученном движении плечами. Чувство глубокого удовлетворения и гордости, свободное от личного самодовольства и потому близкое к смирению, охватило его: он был одним из основателей Башни Эзры! То, что здесь произошло, было справедливо, было хорошо и разумно. Что-то сломанное восстановилось снова, люди обрели утраченную ими целостность.

Он встретился взглядом с Реувеном, тот улыбнулся ему своей улыбкой, похожей на извивающуюся в траве змею, и потребовал:

— Давай речь.

Джозеф покачал головой, но слова Реувена услышали другие, и через минуту весь стол требовал, чтобы он произнес речь. Он был потрясен мыслью о том, что, несмотря на его идейные шатания, противоречия и сознание собственной несостоятельности, эти люди его любят! Стоя перед ними, под их любопытствующим и ожидающим взглядом, он спрашивал себя: интересно, как он, который не может воспринять себя во всей полноте, видится со стороны? Что ж, они видят, наверно, лицо старой обезьяны с пробивающимися седыми прядями на висках, сросшиеся и поднятые в обычной усмешке брови. Он решил рассказать им притчу о рыбах.

— Хаверим, — начал он, смакуя сочный, архаический вкус слова, рожденного в суровой пустыне, в стране, которая дала новое направление истории человечества. — Хаверим — товарищи…

Мотор ревел, машина раскачивалась, как пьяная. Автоколонна въехала в высохшее русло вади, миновала Зад гиганта и двигалась дальше на юг, прочь от знакомых мест — к новым, чуждым, пустынным холмам, с редкими заброшенными деревушками по склонам.

Джозеф вытянулся на брезентовой покрышке грузовика, подложив руки под голову. На этот раз вся машина была в его распоряжении. Удобный это был грузовик, с мешками муки поверх ящиков для сельскохозяйственного оборудования. Впереди и сзади, осторожно притушив фары, двигались другие машины.

На переднем грузовике будущие поселенцы пели: «Бог построит Галилею». На заднем несколько помощников спорили о «Белой книге». Задний грузовик приближался и отставал, и до Джозефа долетали обрывки спора. Пение впереди слышалось то громче, то тише. Звезды над головой сверкали во всем своем галилейском великолепии, Большая Медведица растянулась на спине, а Млечный Путь зиял, как широкая блестящая рана.

Задний грузовик приблизился. Они все еще спорили. Девичий голос произнес:

— Когда мы обводним южную пустыню, мы сможем привезти сюда еще четыре миллиона.