— Да этим, видать, все дело испортили. Узнали про нас белые, и на другий же день облава. Мы ее встретили — и вдризг раскрошили. На третий день мая — в кольцо нас узяли… Вот и досиделись. Мыслимое дело: сидеть на одном месте с такой силой? Это же не два, не десять человек, а 600, это же целая республика. Уходить надо, а местных зеленых от хат за ухи не оттягнешь…

— Из кольца мы кой-как вырвались, а тут с двух концов распоряжения: распустить отряды. Неначе сговорились за полтораста верст, Хмурый с Воловиным. Для чего, спрашивается, распустить, колы пид боком горы? Для чего собирали? Тут и гадай як хочешь. А я так грешу: оба воны шпики. Хотели собрать, щоб уничтожить усих и для заводу зеленой заразы не осталось, а вышло навыворот. Так вот получили эти приказы — и поднялся галдеж: «Куды я пойду, колы мэнэ на кажном шагу спытывают, „хто я такий и почему не в армии?“» Переругались, разбились на кучки — и каждая сама по себе: хто куды, поближе к своим хатам. Другие в одиночку разошлись. Теперь кругом грабежи пойдут. Осталось нас бездомных сотня с лишком — и ушли сюда. Узленко — бродило бородатое посоветовал: мол, кругом поры дикие, около — море, а в нем рыбы до чорта, места знакомые, Новороссийск под носом.

Кубанец только теперь заметил, что завтрак закончился и зеленые пятой группы рассыпались по нижнему склону ущелья. Одни из них раскидывали парусиновые палатки, другие рубили ветви для шалашей, третьи налаживали эти шалаши. Он поднялся, отряхнулся от приставшей к костюму трухи и пошел к своим ребятам.

Скоро из города потянулись одиночки, и все больше интеллигенты. Пришел от Воловина бывший офицер Жмудь, пришел латыш-студент, какой-то техник и профессор.

Приходил даже и сам Воловин, несмотря на то, что зеленые от него отшатнулись. Сначала его было наладили во-свояси, но он не смутился. Завязалась бесконечная и нудная ругань, от которой все охрипли и устали; спор свелся к словесной перепалке и победа склонялась на ту сторону, откуда выбрасывалась острая фраза, хотя бы ничего и не доказывавшая. После ругани почувствовалось облегчение, да и надоело спорить, разжигать в себе злость — захотелось отдыха. Воловин окончательно закрепил примирение, когда, закурив английскую сигаретку, роздал потянувшимся к нему зеленым всю изящную жестяную коробку сигарет.

После того разговор пошел уже спокойный, добродушный о посторонних вещах.

И получилось, что зеленые об’явили Воловина шпиком, а он, игнорируя это, продолжал помогать группе, посылать из города в нее людей и иногда заглядывать в гости.

Он уверял зеленых, что направил им около 300 винтовок, пулемет люисс, адскую машину, типографский станок, тысяч двадцать воззваний, много солдат, даже деньжат изредка отваливал.

А зеленые в удивлении таращили глаза. Свидетели были. Да, отправлял. А куда оно девалось? Кое-что зеленые получили, даже пулемет люисс, да он был без ударника, а ударник нигде не достанешь. Да и части были попорчены, и заржавлен он был ужасно, так что только одна слава, что пулемет прислал. Большую же часть подарков постигала одна участь: Воловин направляет их в свой штаб в Борисовку (штаб так-таки и не перебрался в 4-ю группу), вслед приходят неизвестные и забирают. Воловин уверяет, что это шпики забирают, а не зеленые, и забирают потому, что выдает жена латыша-студента. Он требует выслать их обоих в город, к нему для проверки, а они бегут от него в горы, к зеленым и его самого называют провокатором.

С первых же дней об’единенная пятая группа выбрала командиром Тарасова, начальником штаба — бывшего офицера Жмудь, ад’ютантом командира — Горчакова. Начали обсуждать: как быть? Связь с екатеринодарской организацией есть (от них в группе — представитель), но там — Хмурый; и с Новороссийском есть, оттуда много представителей в группе, но там — Воловин. С кем же итти? Или со всеми порвать и итти одиночкой? Но ведь так тоже долго не протянешь: раскрошат белые. Попытались связаться с другими группами — не верят: кто-то разносит там слухи, что в пятой — провокаторы.

Пока пятая группа отсиживалась, разлагаясь от безволия, бесцельности одинокого прозябания в стане врага, от ожидания с часу на час предательства — помощь пришла оттуда, где ее нельзя было и ожидать. Рыбаки с’ездили в Крым и привезли из Керчи от красных литературы. Ожили ребята: ведь через несколько дней они свяжутся с Красной армией, получат оттуда оружие, средства, приедут оттуда бойцы, накопятся здесь силы — и дуй на Новороссийск! Вот тебе и республика. А тут вооружения! — на всю Россию хватит.

Скорей в путь рыбаков, в Крым, для связи с Красной армией.

Быстро смотались рыбаки. Ответили им красные, что сведения о существовании отрядов зеленых принимают к сведению, но что помотать не решаются, пока зеленые не докажут, что они организованы и во главе их — коммунисты.

Организоваться — дело плёвое. Назвались Первой Кубано-Черноморской Красно-зеленой армией. Начальство, осталось то же. В штаб для солидности засовали всех интеллигентов. В Новороссийске печать изготовили, штампы. Армия готова. Подобрали делегацию из самых надежных и развитых товарищей, которые сумели бы доказать красным, что они сами и все зеленые — тоже красные. А чтоб больше веры там было, и чтоб белые не догадались и не перестреляли делегатов, если захватят в море, надумали подговорить рыбаков выехать целой партией.

Вызвали Симченко и Осинина, с которых и началось знакомство с рыбаками. Долго советовались с ними, как отправлять делегацию, каких рыбаков отобрать, чтоб самые твердые и надежные были. Собралось в путь человек пятнадцать, на двух баркасах, паруса подняли — и поплыли белыми чайками в Крым.

Весна наступила — пора. Вооруженные силы в количестве 50 бойцов в бой рвутся: изголодались уж очень, надоела эта Левая щель с ее землянками. Обе стороны готовились к решительной схватке. Петренко нащупывает своих в гарнизоне Архипки — капитан Кальбач бьет в сердце: пишет в апреле письмо самому Петренко, обещает ему жизнь, почести великие и чин полковника. А за это за все нужно всем отрядом сдаться.