Не торопясь наелись за два дня и окончательно успокоенные собирались провести время за рассказами о прошлом. Но некоторые зеленые нервно ко всем приставали, расспрашивая, выставили ли посты; ни от кого толку не могли добиться, переходили от кучки к кучке и ругались, сами не зная кого ругают.

Вдруг загрохотала раскатисто стрельба, пулеметы застрочили — и взвыли, заметались в безумной панике зеленые, заглушив стоны раненых. Понеслись вниз по ущелью, бросая шинели, винтовки, все, что можно было бросить… А вслед за ними со страшным победным криком несся враг, сзади слышались жуткие предсмертные стоны добиваемых раненых…

Быстро стемнело. Изредка слышались слабые стоны умирающих, в своем безумии взывавших к дикому ущелью о помощи, просивших воды…

Когда делегация, возвращавшаяся из первой группы, весело и оживленно разговаривая, стала подходить сюда, веселье растаяло, предвечерняя темнота угрожающе спрятала от их глаз опасность, и им стало страшно.

Остановились. Кубрак тихо шепчет:

— Не ушла ли куда группа? Не было ли здесь облавы? Надо итти осторожней, — и крадучись пошли вдоль сырого ущелья.

Трупы убитых… Разбросанные шинели, винтовки, котелки с недоеденным супом…

Ужас сковал их. Снова остановились. Что же делать? Что случилось? От кого же узнать?..

Бежать, неудержимо, безумно, слепо… Но куда? Где враг?..

Вдруг рванулись: бежать! Один-другой метнулись, потом вспомнили про винтовки, защелкали затворами; Кубрак тихо, зловеще отчеканил:

— Кто там?… Кто прячется за деревом? Выходи — стрелять буду…

Тишина… Шелестят листья. Укоризненно покачивают верхушками деревья. Из темноты нерешительный тихий голос:

— А вы кто?… Ты, Кубрак?

— Я, я! Что случилось, где товарищи?

Сошлись, переговариваются в полумраке. Пошли разыскивать оставшихся. Собралось шестьдесят человек, запрятавшихся под кустами, в скалах, не смевших бежать, не решавшихся выходить из своих убежищ. Кубрак отправил их в первую группу, а сам с несколькими товарищами остался до утра. Собрал еще человек двадцать и повел с собой. Другие разбежались, видимо, затем, чтоб никогда не возвращаться к зеленым. Иные бежали назад, где больше опасность, но больше и товарищей, ближе семьи.

Ни о чем не заботились лишь семнадцать бойцов, навеки уснувших на сырой земле с широко, напряженно раскрытыми, потускневшими глазами…

— Ать! Два! Голову выше!.. Дай ножку, мать-перемать!.. Левой!.. Левой!.. Р-руби ногой!.. Бык-бык-бык-корова! Сыки-брыки-бык!..

Шагают легионеры, воспитание военное воспринимают, ходить учатся. Тарасов — щеки, как окорока, усы вниз, — грозный командир. Каблучки вместе, носком сапога пристукивает, команды выкрикивает:

— Порядку не вижу! Бего-ом!.. Я вас, каблов, — выучу! Ишь, разболтались! Подбери живот!..

Уж так некогда, так некогда зеленым пятой — от утра до вечера все учатся: утром — строй, потом — политграмота, потом опять строй. Пообедали — опять за политграмоту. А вечером — отдых. Развалятся на травке группами и заведут разговоры. В ущелье тепло. Вокруг — часовые. Над головой темной шапкой листва нависла. Кое-где костры вспыхивают.

— Надоела ж эта пустозвония, — заводить речь легионер. — Дураков из нас сотворили. На фронте — беда, пошли белые на Москву, Екатеринодарский комитет провален, человек 30 арестовано, в Новороссийске тоже человек пять арестовано, четвертая досиделась, что всю раскрошили. А мы, как индюки, надулись и сидим, ждем своей очереди. Этому бы Тарасову перо вставить: кто с умыслом нас губит, а этот с дура ума. Время ли сейчас забавляться строем? Я семь лет в армии, пять лет воюю, а он меня, как лошадь, дрессирует… Спектаклями развлекаемся. Нечего нам делать. Народу набрело много, человек 300, а толку с этого? Видят люди, что лежим и бока мнем — и лезут в компанию. А поведи в бой — разбегутся.

— Да-а… И мне в голову разная чепуха лезет. Скажите, товарищи, чем это пахнет: Жмудь — бывший офицер. Из Екатеринодара приказ за приказом: Воловину не верить, порвать с ним, Жмудя убрать. А тут, как оглохли. Жмудь штабом заворачивает, приказы насмаливает, всех настоящими фамилиями называет. Попадет белым приказ — все узнают: сколько нас, где сидим, кто и откуда. Ведь так же семьи зеленых замучают белые. Не понимаю! Вот и гадай: ишаки или шпики наши начальники. Устав выдумали: какой начальник и как может наказать зеленого. Старый режим вводят…

— А то еще иблену какую-то выдумали..

— Эмблему?

— Ету самую. Два дня судачили: хотим иметь у сибе на шапке иблену — лист с ленточкой. Не хотим носить красную звезду. Лучше ба за ето время у налет сходили. И хочь ба сговорились, а то так-таки и остались при своем, хочь и верх взяли за лист с ленточкой.

— На-днях девять человек погибли. А из-за чего? От безделья. Вытащили мину из моря — и ну ее ковырять. Она и взорвись. А ходили бы в бои, развлечениев и так хватало бы.