Говорила она с воодушевлением и энтузиазмом, точно только что пробудилась после сладкого сна. Она говорила так, словно эта статья была самым главным событием в ее жизни. Трудно было раскусить эту девчонку.

— Да, — согласился я, — день и в самом деле замечательный.

Мы стояли перед дверью моего номера. Я отпер замок и втащил аппаратуру в прихожую, а потом освободил Лу от ноши.

— Спасибо огромное за помощь. Не хотите чего-нибудь выпить?

Она покачала головой:

— Нет, благодарю. Позвольте дать совет — вам тоже не следует сейчас пить… Мы должны быть на ужине… — она посмотрела на часы, — через двадцать минут, и если вы имеете представление о том, что такое шведские званые ужины — а вы, как мне кажется, не в курсе, — то вам не стоит принимать что-либо для разогрева. Коктейли нам вряд ли предложат, но это, вероятно, единственный алкогольный напиток, который там будет в дефиците. Так что мужайтесь, приятель, и готовьтесь!

— Слушаю, мэм, — сказал я покорно и пошел наводить на себя лоск перед столь тяжким испытанием.

Это был большой старомодный дом в два этажа и, как можно было догадаться, с просторным чердаком — не какой-нибудь коттедж на ранчо или бунгало на двух уровнях, уж будьте уверены. Мы обменялись рукопожатием с хозяином и хозяйкой, с их маленькими сыном и дочкой, которая мило нам поклонилась и сделала реверанс, а также с гостем дома — пожарником. Его представили нам как «директора». Этим титулом также именовали и нашего хозяина — худощавого мужчину лет сорока с небольшим. В Швеции, как я уже успел понять, все носили какой-нибудь титул: допустим, если ваша фамилия Джонс и вы работаете сторожем на городской живодерне, то вас везде и всюду будут представлять как «главного собаколова города» Джонса. Женщины же, по большей части, избавлены от таких формальностей, поэтому Лу осталась миссис Тейлор, а я превратился в Журналиста Хельма.

— У нас в доме присутствует особа, которая мечтает с вами познакомиться, — сообщила мне хозяйка, худощавая седая женщина, с трудом изъяснявшаяся по-английски. — Гостья из Стокгольма. Она очень заинтересовалась, узнав, что мы принимаем джентльмена из Америки по фамилии Хелм. Ей кажется, что вы дальние родственники. А, вот и она!

Я оглянулся и увидел спускающуюся по лестнице молодую женщину в блестящем синем платье. Мне сразу подумалось, что она взяла поносить это платье у своей богатенькой тетушки. Платье отличалось великолепием и полнейшим отсутствием стиля, к тому же оно явно не соответствовало духу сегодняшнего вечера… Как я уже сказал, первое, что я заметил, так это безвкусное блестящее платье. Потом я увидел, что его обладательница необычайно красива.

Я не люблю бросаться этим словом. В моем лексиконе оно по смыслу никак не связано ни с большим бюстом, ни, как я их вижу, с сексапильными линиями задней части женского тела, ни даже с симпатичными мордашками. Голливуд, к примеру, изобилует женщинами, на которых вы можете взирать без неприязни и с которыми вы не откажетесь отправиться в постель. Они даже на фотографиях выходят очень эффектно. Но они не красивы; те же из них, кто обладает красотой, оскверняют ее, прилагая слишком много усилий к тому, чтобы ее подчеркнуть.

А ей не надо было прилагать никаких усилий. Она и не прилагала. Спускаясь по лестнице, она просто шла по ней, перешагивая со ступеньки на ступеньку. Она не наложила на свое лицо ничего, чтобы нельзя было заметить, не счг-тая тонкого слоя помады на губах, причем помада — ужасающе бледно-розового цвета, более подходящего для морга — ей совершенно не шла, но и это не портило общей картины. Она была красива — вот и все. Только взглянув на нее, вы могли бы оплакивать всех женщин мира, которые из кожи вон лезут, только чтобы выглядеть так — и все понапрасну.

Ей было чуть за двадцать. Она была довольно высокого роста, но отнюдь не хрупкого телосложения, с приятной и, так сказать, добротной внешностью. Она даже не принадлежала к когорте роскошных блондинок, которых нередко можно встретить в этой стране. У нее были прямые светло-каштановые волосы, которым она, по-видимому, не уделяла слишком много внимания — только расчесывала по утрам и перед сном. Волосы доходили ей до плеч. У нее были голубые глаза. Ну и что это меняет? Что тут можно еще сказать? Это просто есть и — все! Допускаю, что я немного предубежден. Я тащусь от подобной душераздирающей молодой и невинной внешности, в особенности если такое лицо дополняет худенькая стройная фигура, — а все потому, что я столько лет прожил в стране смуглых испано-американских красоток, которые, еще не родившись, уже все знают и умеют.

У меня была возможность чуть подольше изучить ее, потому что вначале ее представили Лу — та была на три-четыре года старше, — и гостю-директору, напыщенному индюку средних лет. Я так и не понял, директором чего он был Потом настала моя очередь.

— Элин, это журналист Хелм, из Америки, — сказала наша хозяйка. — Герр Хелм, фрекен фон Хоффман.

«Фрекен», как поспешила объяснить мне Лу, по-шведски означало «мисс».

Девушка протянула руку:

— Я очень ждала этой встречи, герр Хелм, узнав еще в Стокгольме, что вы приехали. Мы же родственники. Очень дальние кузены, как я думаю.

Мои родители вечно талдычили, что мне необходимо приехать сюда и повидать родственников. Где-то здесь у меня, конечно, кто-то есть. Возможно, эта девушка одна из них. Я не собирался отказываться от нее — это уж точно.

— Я и не знал. Но, разумеется, ни в коем случае не буду оспаривать вашу догадку, кузина Эллен.

— Элин, — поправила она с улыбкой. — Элин. Англичане и американцы всегда с трудом запоминают мое имя. Они называют меня то Эллен, то Эйлин. Но я — Элин.

Вошли еще новые люди, и ее увели с кем-то знакомить. Тут не было, как принято у нас, никакого предзастольного занудства. Все пришли точно в назначенный час, и наша хозяйка не дала нам даже распробовать поданные нам так называемые коктейли — полагаю, они были задуманы как «манхэттен». Ну, да Бог им судья! Потом распахнулись двери столовой и нам предложили заняться главным делом сегодняшнего вечера. В целом вся эта процедура показалась мне гораздо более цивилизованным способом приема гостей — нам не пришлось изнывать два часа, до посинения дожидаясь запоздавших гостей, которые, запыхавшись, вбегают в дом и расточают наспех придуманные оправдания.