— Скажи, правда, что во время этого нужно закрывать глаза и молиться Богородице?

Я рассмеялась. Весь тот день мы растирали кунжут и проговорили до самого вечера. Еще одна моя подруга, Моника Эспиноса, в это время обжаривала на горелке тыквенные семечки. Ее мы тоже пригласили к нам присоединиться.

Когда все ингредиенты были обжарены, нам предстояло их измельчить.

— Ничего не поделаешь, — вздыхали сестры Муньос. — Наступают трудные времена, так что будет лучше, если вы научитесь пользоваться ручной мельницей.

И мы учились. По очереди вертели ручку мельницы, бросая в нее то арахис, то стручки чили, то миндаль, то семена кунжута. Но нам так и не удалось измельчить все как следует.

Через какое-то время, когда все почувствовали себя полными неумехами, Кларита взялась за дело сама. Она принялась вертеть ручку мельницы своими тонкими руками, раскачиваясь всем телом, пока не истерла все ингредиенты в мельчайшую пыль. Она была маленькая, но сильная. Покраснела, но не вспотела.

— Вот видите? — сказала она под конец. — Поняли, как надо?

Моника зааплодировала, и мы все ее поддержали.

Кларита взяла висевшее на крючке возле раковины кухонное полотенце и вытерла руки.

— Даже не знаю, что вы станете делать, когда выйдете замуж. Вы ведь и во всем остальном столь же невежественны.

К трем часам дня мы наконец закончили готовить моле. Фартуки были все в пятнах, а брызги соуса повисли даже на ресницах. Мы разделали индейку на четырнадцать частей, и каждая девушка унесла домой свою долю.

Когда я вернулась домой, там дожидался Андрес, голодный, как целая стая бродячих собак.

Я подала на стол собственный моле, посыпала его сверху кунжутом, и мы съели его за милую душу, с тортильями и запивая пивом. За все время обеда мы не сказали друг другу ни слова. Порой, делая очередной глоток, мы обменивались какими-то жестами и вновь продолжали жевать. В конце концов он так чисто вылизал свою тарелку, что синий рисунок на ее донышке был виден во всей своей красе. И высказал сомнения, что блюдо приготовила я.

— Это мы приготовили все вместе.

— То есть, всю работу проделали сестры Муньос, — сказал он.

Он поцеловал меня и снова вышел на улицу. А я отправилась к Пепе и Монике, с которыми договорилась встретиться в крытой галерее.

Когда я пришла, обе уже были там. Моника плакала, потому что Пепа заверила ее — если мужчина поцеловал ее в губы, у нее будет ребенок.

— Адриан вчера поцеловал меня, когда мама отвернулась, — еле выговорила она сквозь рыдания.

Пришлось отвести их к той цыганке из квартала Ла-Лус, потому что мне бы они просто не поверили.

Когда я спросила, знают ли они, для чего предназначен мужской член, Пепа ответила:

— Для того, чтобы делать пи-пи.

Мы отправились к цыганке, и та все подробно разъяснила, заставив погладить яйцо и откусить веточку петрушки. Затем она погадала по ладони всем нам. Пепе и Монике она нагадала счастливое замужество, причем сказала, что у одной будет четверо, а у другой — шестеро детей, вот только муж у Моники будет больным, а муж Пепы — намного глупее ее самой.

— Но хотя бы богатым, — сказала Моника.

— Очень богатым, девочка моя, этого у него не отнимешь.

Когда же очередь дошла до меня, она погладила мою ладонь и впилась в нее глазами.

— Ах, девочка, впереди тебя ждут такие странные вещи!

— Расскажи мне о них, — попросила я.

— Завтра, — сказала она. — Сейчас уже поздно, я устала. Ты ведь пришла, чтобы я им погадала? Я это сделала. Ступайте.

— Расскажи, — затянули Пепа и Моника, а я по-прежнему держала перед ней ладонь, которую она уже выпустила из рук. Тогда она снова взяла мою руку, стала разглядывать ее и щупать.

— Ох, девочка, я вижу в твоей судьбе много разных мужчин, — сказала она. — А также многие несчастья. Приходи завтра. Сегодня я вижу только плохое. Со мной иногда такое случается, — с этими словами она отпустила мою руку, и мы отправились кушать пирожные.

— Как бы я хотела иметь такую же интересную руку, как твоя, — вздохнула Пепа, когда мы провожали ее домой — на Восточную улицу, к дому номер 3.

Ночью, когда мы с генералом легли в постель, я стала ласкать его живот.

«Сейчас я его люблю, — подумала я. — Но кто знает, что ждет впереди».