— Где брал масло? — спросил Худолей, казня себя за непозволительное коварство по отношению к этому забитому существу. После многих лет работы в следственных кабинетах он знал, не догадывался, не открывал что-то новое, а просто знал, что первые вопросы должны быть невинными, они, вроде бы, никого ни в чем не уличают, они вроде продолжения предыдущей беседы.

— В гараже, — бесхитростно ответил бомж. — А что, нельзя было?

— Тебя как зовут?

— Петя.

— А по отчеству? — продолжал выпытывать Худолей, понимая, что человек, втянувшийся в ответы, не сможет остановиться и потом, когда он задаст вопрос жесткий и прямой.

— Михалыч, — бомж даже не осмелился произнести Михайлович, он был просто Михалыч.

— Фамилия?

— Да какая там фамилия! Уже и от имени ничего не осталось! А ты фамилия! Нет у меня никакой фамилии. Была да вся вышла.

— Масло вернул на место?

— Отнес.

— Много использовал?

— Плеснул на тряпку — и все использование.

— Ладно, Михалыч. — Худолей откинулся назад, отрешенно посмотрел на стакан с виски, отодвинул его в сторону, дескать, какое виски, какая выпивка, если обнаружилось такое, что… дух перехватывает. — Давай, — устало, негромко, сочувствующе проговорил Худолей. — Показывай.

— Что показывать-то?

— Что смазывал, то и показывай.

— Чистосердечное признание, да? — не то с насмешкой, не то с издевкой спросил бомж.

— Вроде того.

— А что мне будет за это?

— Ничего не будет. — Худолей мысленно воззвал к высшим силам, чтобы сбылись его слова, чтобы не пришлось ему потом каяться и маяться за слова, брошенные хитро и обманно. Но что-то подсказывало ему, что-то стонало в его душе — не сможет человек после преступления так простодушно и легко угощать даровым виски, не сможет быть таким беззаботным, каким был бомж десять минут назад.

— Точно не будет? — Михалыч припал грудью к столу и попытался заглянуть Худолею в глаза.

— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого, — произнес Худолей, решив про себя, что за эти слова он может отвечать в любом случае, он-то лично и в самом деле не принесет этому существу никакого вреда.

— Побожись!

— Вот тебе крест! — и Худолей, как смог, размашисто перекрестился, уже по ходу сообразив, что не ошибся, что все-таки справа налево бросил сложенные в щепотку пальцы, а не слева направо.

— Ну, смотри. — Михалыч постучал по краю стола немытым, замусоленным пальцем, от которого так предательски несло хорошим машинным маслом. Он окинул взглядом комнатку, выглянул в окно, скользнул протрезвевшими глазами по столу, словно в поисках какого-то колдовского предмета, на котором его настырный гость может еще раз поклясться, еще раз заверить в своей доброте и незлобивости. И тут взгляд его задержался на двух так и не выпитых стаканах с виски.

— О! — воскликнул обрадованно Михалыч, указав пальцем на стаканы. — Чокнись со мной и выпей до дна. Тогда поверю! Тогда мы, вроде, кореша. Ну? Слабо?

— Почему же? — Худолей никогда не мог себе представить, что случится в его жизни подобное, что ему придется хлопнуть полстакана виски, чтобы доказать свою порядочность и верность законам пьющего братства.

Он взял стакан, крутанул его так, что виски помчалось по кругу золотистым хмельным круговоротом, весело глянул на Михалыча и понял, увидел, что для того все последующие опасности, волчьи ямы, все отступило перед предстоящим счастьем — они сейчас чокнутся, глянут друг другу в глаза и выпьют до дна. А потом — пусть будет, что будет.

Подчиняясь святости момента, Худолей почему-то встал, сам не заметил, как встал, твердо и спокойно посмотрел в глаза Михалычу, чокнулся с ним тоже твердо, не скрываясь за ухмылкой, за какими-то ненужными словами, прибаутками и шуточками — ничего этого не требовалось, более того, все это было бы лишним.

И выпил до дна.

И Михалыч выпил.

И посмотрел на Худолея с какой-то отчаянностью. Дескать, ничего мы с тобой ребята! Дескать, жаль, что не встретились раньше! Дескать, у нас еще будет кое-что впереди! Авось, Бог не выдаст, свинья не съест!

С неожиданной для его грузноватого тела легкостью он подошел к своей лежанке и, откинув свернутую фуфайку, которая служила ему подушкой, взял сверкнувший там темным металлом пистолет. А подойдя, размахнулся, но положил на стол осторожно, почти беззвучно.

Это был Макаров.

— Где взял? — спросил Худолей, не прикасаясь к пистолету.

— Нашел, — не задумываясь, ответил Михалыч. Глаза его шало сверкали — он снял с души груз, добрый человек заверил, что все для него обойдется легко и просто, и он уже игриво поглядывал на бутылку, в которой оставалась верная половина душистого виски.