— Васыль, — со значением протянул милиционер. — Так я тебя знаю. Ты из Золочева?

— Приходилось бывать, — осторожно ответил Вулых. А что еще он мог ответить, что мог придумать на эти вопросы — простые, как удары кувалды.

— Ну, ладно, — сказал второй милиционер, до сих пор молчавший, — плотный, румяный, рыжий, в тесном кителе — видно, недавно располнел, не успел еще форму сменить. — Пиво ты выпил, не мешали мы тебе бутылку закончить… ведь не мешали?

— Вроде того…

— Документы есть?

— Какие документы? — спросил Вулых единственное, что мог спросить, а что еще придумаешь в таком вот положении? — Какие документы? — повторил он и бросил, бросил, не удержался, осторожный взгляд в сторону своей сумки, спортивной сумки на длинном ремне и с молнией — она стояла прижатая к стенке вагона так, чтобы желающий не смог бы сразу схватить ее и убежать.

— Любые. Лучше все-таки документы, которые удостоверяли бы личность. Прости, старик, но служба… Положено. Паспорт, удостоверение, военный билет, водительские права… Что угодно. Есть?

— Есть.

— Давай, показывай.

— А если нету?

— Плохо. Придется с нами пройти.

— Куда?

— Старик, — скучающе протянул первый милиционер, тощеватый, хиловатый, но разговорчивее и доброжелательнее рыжего своего напарника. — Ну, куда мы тебя можем повести… Не в баню же. В линейное отделение милиции.

— А может, договоримся? — неловко намекнул Вулых на возможность сговора, даже как бы пообещал что-то.

— Там и договоримся. — Нельзя сказать, что рыжий не понял намека, понял, прекрасно все понял, и окинул взглядом фигуру Вулыха, две пустые бутылки из-под пива, сумку — потертую, заношенную, в некоторых местах схваченную медной проволокой… Опять же, электричка, небритая физиономия, заискивающий взгляд… Ну, попытается мужик сунуть полсотни, да и те мелочью. Ну, расколется, ну, раскошелится — каждому по полсотни даст… Нет, не стоит связываться. А если окажется, что тот самый… Награда будет куда круче. — Давай, старик, шарь по карманам, ищи свои ксивы.

— Ксивы? — не понял Вулых.

— Документы, значит, — сказал рыжий и еще раз убедился в правильности своего вывода — если мужик не знает слова «ксивы», значит полный лох.

Некоторое время Вулых сидел неподвижно и прикидывал, как поступить. Оттолкнуть милиционеров, броситься по проходу к выходу… Нет, догонят, морду набьют, и все будет еще хуже. Может, и в самом деле простая проверка документов? — мелькнула обнадеживающая мыслишка, — может, зря запаниковал… Отъехал-то порядочно, уже другая область…

Не говоря ни слова, Вулых полез во внутренний карман нейлоновой куртки, для виду порылся там, перебирая в пальцах уже нащупанный паспорт, прикидывая — не может ли он еще что-нибудь сказать, предложить, чтобы все-таки обошлось, и поехал бы он дальше, никого не трогая, никем не интересуясь. И достал бы третью, последнюю бутылку пива из своей сумки, открыл бы ее о подоконник и первые глотки из горлышка сделал бы большие, свободные, чтобы ощутить остроту и свежесть только что открытого пива.

Но нет, в голову ничего не приходило, и он как-то подневольно вынул паспорт и протянул тощему милиционеру. Нутром почувствовал, что этот человек проще, доступнее, добрее.

— Ага, — сказал тот. — Понятно. Вулых Васыль Мирославович. — И со значением посмотрел на рыжего. Вулых заметил, — простые люди подобные вещи замечают сразу, — как бы окаменели черты лица у рыжего, как бы обострились. Он словно сгруппировался и сейчас уже готов был в доли секунды опередить Вулыха, что бы тот не затеял — вдруг выхватит пистолет, взмахнет ножом, бросится в окно или бежать по проходу… Все это уже предвидел рыжий и ко всему был готов.

— А, ну-ка. — Взяв у напарника паспорт, он всмотрелся в фотографию молодого еще Вулыха, глупого и счастливого, — он тогда только закончил школу, бегал за своей нынешней женой, и не было у него еще двоих детей и никого из родителей еще не хоронил. — Все ясно, — сказал рыжий. — Придется тебе, старик, с нами пройти.

— Зачем? — обмер Вулых.

— Пара пустяков. Не переживай, в крайнем случае, переночуешь.

— Если все нормально, — подхватил тощий, — посадим тебя утром на львовский поезд, и в тот же день будешь дома.

И понял, понял бедный Вулых, что дома он будет нескоро, ох, нескоро. Уже не в силах поступать разумно и здраво, вскочил он со своего места, рванулся к выходу, зная в то же время, что бесполезно это, что будет еще хуже, но это уже был рывок отчаяния, рывок животного — окруженного, офлажкованного, взятого на прицел…

Рыжий ждал чего-то подобного, и Вулых не успел даже выскочить в проход, не успел сделать ни шага к тамбуру, к двери, к свободе — плотный милиционер оказался на удивление ловким и шустрым. Едва Вулых проскочил мимо него, как он в ту же долю секунды сзади обхватил его за туловище, прижав руки к бокам так, что Вулых не мог даже пошевелиться. Тощий тут же изловчился и, не теряя времени, надел на него наручники.