Час спустя Пус подкрался околичными путями к пещере енота Чумазого и заглянул в нее. В золе виднелось несколько тлеющих угольков, значит, енот на месте. Кот, едва касаясь земли, прошмыгнул внутрь и прислушался. Все было спокойно, лишь время от времени ветер доносил гулкий стук калиток со стороны поселка. Чумазый сопел в своих тряпках, в пещере пахло сухими травами и рыбой. Наконец, Мидун смог ощутить себя в безопасности и быстро растолкал друга, прерывая его сон.

— Что еще? – енот поднял сонную морду и зевнул. – О! Пришел-таки! Где же тебя носит все время?

Пус отмахнулся, но, поскольку енот плохо видел в темноте, пошел разжигать керосинку. Несмелый огонек трепетно задрожал, возвращенный к жизни раздутым угольком. Вскоре пещера снова осветилась тусклым светом. Кот поставил керосинку рядом с сонным енотом и попросил:

— Мне твой отвар нужен. Который запахи отбивает. Прямо сейчас.

— На кой он тебе среди ночи-то?

— Надо, Чумазый, надо.

Енот увидел, что шерсть кота слиплась, будто он только что принимал ванну.

— А ты чего мокрый? Купался что ли?

— Помылся я. В поселке воды набрал и помылся. Смыть надо было с себя… Ну, давай, Чумазый, просыпайся.

Енот поднялся и проследовал к своим кладовым.

— А Кабанов к тебе не наведывался? – вслед ему бросил Мидун.

— Нет, не приходил. Я отваром полил всю дорожку к пещере, они запахов не почувствуют.

Пус облегченно вздохнул.

— Чтобы я без тебя делал-то…

— А что... Сидел бы в яме давно. Поставь вон котелок на огонь, - енот принес свои травы и принялся колдовать над установленным котлом. – А еды нет какой-нибудь?

И только теперь кот вспомнил что, вопреки обещанию, не принес другу рыбы. Мешок, скорее всего, остался у Барки в доме возле чанов с кислым молоком. Или в доме у Синевановой.

— Я… мешок-то… потерял.

Енот вздохнул и молча продолжил варить отвар. Через некоторое время кипящий котелок был поставлен перед дремлющим котом.

— Готово. Вот, - пробубнил енот.

 Мидун широко заулыбался. Сейчас он смотрел на это варево как на единственное лекарство от самой страшной болезни, угрожавшей его жизни. Он хорошо натерся, а остальное налил в бутылку, которую принес из дома Барки, и спрятал в жилетку. Наблюдая за первыми признаками рассвета, он обдумывал, в какую сторону от поселка ему следует идти прятаться. Нужно было выбрать для себя новое место жительства, перетащить туда запасы еды и спрятаться там, делая время от времени ночные вылазки в поселок. Что он будет делать во время этих вылазок, кот не сомневался ни минуты, составляя список тех, к кому он хотел бы зайти в первую очередь. Ночное приключение отрезвило и освежило его разум и придало телу сил, и теперь ему совсем не хотелось спать. Вся усталость осталась во вчерашнем дне на кровати Барки.

— Утром Чумной придет, - сообщил енот, - новости расскажет и еды мне принесет. Я ему знак подавал вчера, он знает, что мне еда нужна.

Пус скривился, он не очень ладил с родным братом Чумазого. Да и тот отвечал коту взаимностью, полагая, что Чумазый стал наркоманом из-за дружбы с Мидуном.

— Ну, пусть приходит, я молчать буду, - промямлил Пус, вспоминая просьбу енота не ссориться с Чумным. Во время их предыдущей встречи Чумному хорошо досталось от Мидуна, и его хвост так и не сросся.

Чумазый посидел для приличия еще несколько минут, а потом ушел укладываться досыпать прерванный сон. Кот сел рядом с выходом из пещеры и уставился в горизонт, стараясь разглядеть что там, за ним. Если бы кто-то попросил его сейчас описать свое состояние, то он ответил бы одним коротким словом «лед». Внутри него все было холодным, упорядоченным, все раны затянулись всего за несколько часов. Будто какой-то неведомый часовщик смазал все его внутренние механизмы маслом, и они заработали, как часы. Слух обрел доселе неведомую остроту, нюх стал тоньше лезвия его наточенного ножика. Внутри холодным огнем горел разум, наделенный возможностью быстро принимать решения. Сейчас кот ощущал себя совершенно другим существом. Словно заново родившимся.

Тем временем Солнце неспешно вылезло из своего ночного убежища и занялось тем, что начало постепенно укорачивать тени. В алом свете восхода Мидун продолжал размышлять о произошедшем этой ночью. Каждый раз, возвращаясь к тем мгновениям в памяти, кот будто заново переживал все эти острые и приятные ощущения. Внутри него была заведена пружина, которая приводила в движение маятник воспоминаний, будоража сознание. По телу пробежала мелкая дрожь – он снова представил себе, как отрывает Синевановой голову и жадно пьет ее кровь. Его зубы смачно соскальзывают с ее черепа, когда он пытается выгрызть ее глаза. Кот подозревал, что вскоре ощущения притупятся, и ему придется искать себе новые впечатления, разукрашенные чужой болью и вкусом горячей крови. Новые жертвы будут смотреть на него с ужасом и молить о пощаде, а он будет решать их судьбу. Решать, жить им или умереть. Хотя нет, вернее, решать, сколько минут еще им жить, и как быстро они умрут. Но они не должны умирать быстро, нет! Они должны извиваться в страшных муках и биться головой о землю, они должны захлебнуться собственной кровью и оглохнуть от своего крика. Они должны смертельно его бояться и понимать, что он – последнее, что они видят в своей никчемной жизни. А ему останется лишь смотреть на всю эту прелесть сверху и радоваться тому, что он стал самим собой.