Обычно, аккуратно сложенный, он покоился на плоской крышке темпоратора, практически точно посередине, и каждый раз, случайно зацепив его, Григ тщательно поправлял сверток, подвигая на место, внутренне подчиняясь гармонии симметрии и порядка. Теперь же, весь в неразглаженных складках, он лежал как — то боком, чуть не свешиваясь с темпоратора вниз, и похолодевший от ужаса Григ остановившимся взглядом все глядел на него, глядел — и не мог поверить.

— Гном! — возбужденно позвал он, чувствуя, как зарождается где — то под сердцем неприятный холодок.

— Да.

— Что это?!

— Не знаю…

— Но костюм не мог лежать так!

— Пожалуй… Но, может, ты его все — таки зацепил?

— Дай запись.

Присев на лавку, Григ внимательно рассматривал запись, сделанную два дня назад, когда он последний раз пользовался дезинтегратором. Тогда он зажигал лучину, но костюм все равно хорошо просматривался в открытой нише.

— Ну вот же! — взволнованно произнес он. — Лежит, как надо. Видишь, с ним все в порядке!

— Не торопись, — посоветовал Гном. — Тебе еще ставить дезинтегратор.

И действительно. Позавчерашний Григ, легко подняв серебристый ящик, сделал шаг к нише и, загораживая ее спиной, стал возиться внутри. Потом он выпрямился, но не отошел в сторону, а остался ждать, пока ниша закроется.

— Тьфу ты! — Григ с досады сплюнул. — Чего ж я так выставился?! А фронтальные камеры?

— Ну они же нишу не берут.

— И с тех пор здесь никого не было?

— Сигнализаторы молчали.

— А запись?

— Просматриваю… Нет, — сказал Гном через пару минут. — В комнату никто не входил. Видимо, все же ты его сам так оставил.

— Да? — Григ встал, подошел к нише, потрогал задумчиво бревна. — Не нравится мне это, — сообщил он.

— Надо тебе поспать, — сказал Гном. — Ты так долго не протянешь.

— Конечно, — согласился Григ. — Дай только наведу порядок.

Он развернул и проверил костюм, оглядел темпоратор. Все было, как надо. Костюмом никто не пользовался. На темпораторе светилась дата его появления в этом мире. Прокол — пакеты на рукавах были полны. Вытерев со лба выступивший пот, Григ вытащил дезинтегратор.

— Ф — фу, — пробормотал он. — Что за напасть! То у Старика, то здесь… Неужели и вправду? Или почудилось?

«Хватит, — сказал он себе. — Не думай об этом. Смотри в оба, но не думай. Самое опасное — это ночные страхи. Можно сойти с ума. А ты не для того сидел здесь полгода, чтобы сейчас сойти с ума. У тебя важное дело. Думай о нем».

И разбирая сундук, и перекладывая лежащие в нем вещи, он как бы разом вспомнил эти прошедшие полгода, дни и ночи, кровь и пот, звериную осторожность в первые недели и воспаленные глаза по вечерам, и как раскалывалась к полуночи после анализа дня голова, и совсем уже фантастическую карусель событий, захлестнувшую его после смерти Джоя, вобравшую в себя арест Антипа, допросы и пытки и потрясающее своей бессмысленной ненужностью признание плотника. Не так он себе мыслил заключительный этап. Теперь, даже сотни раз выверяя каждый шаг, он все равно двигался в стороне от дороги, брел, а точнее пробирался по бездонному болоту, блуждал в густом, дремучем, полном опасностей лесу, каждую минуту ожидая, что под зеленым, приветливым мхом разверзнется пустота.

Что там костюм! События обгоняли от, грозили гибелью всему задуманному, и теперь, будучи вынужденным включить в это дело и выставить в качестве своего щита работавшую здесь группу Наблюдателей, он все равно не испытывал уверенности, что ему удастся обмануть своенравное время и первым добежать до финиша. Туда, где его так ждут.

Он вспомнил вдруг глаза Н'Габе, зашедшего перед самым погружением в превентивный бокс. Им давно уже не удавалось встретиться и поговорить друг с другом. Жесткая программа подготовки заставляла Грига почти каждую ночь вешать поле гамака прямо в операторской, и Н'Габе он видел только на экране. Теперь же тот стоял рядом, молча глядя на нет, собираясь, видимо, сообщить что — то важное и не зная, как начать. И в ту секунду, когда Григ уже решился было ему помочь, Н'Габе сделал короткий шаг вперед и, подойдя вплотную, тихо, почти шепотом, сказал: — Ты уж не подведи нас, сынок. — И добавил, глядя ему прямо в глаза: — Сделай там невозможное.

Чувствуя всепоглощающую усталость, Григ загрузил в дезинтегратор все, что могло вызвать кривотолки: седой парик с бородой, рясу и клобук, пару кистеней да шестопер. Подумав, добавил и мешочек с зернью.

Вспыхнуло бесцветное пламя, дохнуло жаром из широкого раструба.

— Все, — сказал он себе, выпрямляясь. — Теперь спать.

Он растянулся на лавке, привычно расслабляясь и загадывая картинку. Чтобы быстрее заснуть, он всегда вызывал из памяти что — нибудь согревающее душу, и, вглядываясь в милые черты или в ставший по каким — то причинам родным и близким пейзаж, он медленно растворялся в мягко заливающих мозг волнах торможения.

В самом начале заброски он любил вызывать Чаку. Влюбившись в нее, как мальчишка, с одного взгляда, он вообще в первые месяцы часто просил показать светлицу, и если Чака сидела там в окружении дворовых девок, подолгу любовался ее ясным и нежным лицом, порывистой фигуркой, изящными движениями тонкой, точеной руки.

Однако надменное и презрительное выражение, с которым она каждый раз глядела на него во время коротких встреч, да несколько случайно услышанных им фраз быстро развеяли иллюзии. И тогда он раз и навсегда запретил себе думать о ней и сумел справиться с собой. Уж что — что, а с собой справляться он умел. Поэтому в последнее время он вспоминал Кея или Вадима, а чаще всего свою каюту на «Персее», свидетельницу его поражений и побед, давно ставшую для него и отчим домом, и логовом, где можно было отлежаться и зализать раны. Он сознательно вытеснял Чаку, а вот сегодня изменил себе. Впрочем, сегодня он, возможно, встречался с ней в последний раз.