— Он боялся коллективизации?

— Да нет! — радостно крикнул Стахурский. — Он завидовал. И потом они просили, чтоб мы немедленно, пока не пошли вперед, помогли им организовать колхоз.

Стахурский схватил руку Марии.

— Мария! Вот, запомни хорошенько: мы с тобой еще столько сделаем!..

Они сидели тихо, и только рука Марии, покоившаяся в руке Стахурского, иногда вздрагивала. Цикады громко стрекотали.

Потом Мария тихо сказала:

— Спасибо тебе, что ты есть на свете.

Он ответил:

— Спасибо тебе, что ты есть и будешь.

— Будем!

— Будем.

— Вот Орион, — сказала Мария. — Я его знаю.

Они посидели еще, молча глядя на Орион.

Была ночь. Было тихо и торжественно. И им было очень хорошо.

Потом Мария приникла к плечу Стахурского и прошептала:

— Милый, я боюсь, что сейчас надо посмотреть на часы. Мой поезд уходит во втором часу.

Он помолчал.

— Значит, ты все-таки поедешь?

Она молчала долго. Потом ответила:

— Все-таки поеду…

Ей хотелось остаться, но она должна была ехать. Пришла любовь — и надо бы идти ей навстречу. Она желала этого, но словно боялась сразу отдаться чувству. Пусть жизнь сама решит за нее.

— Половина двенадцатого, — сказал Стахурский. — Кажется, так… — Он чиркнул спичкой и поднес ее к часам. — Половина двенадцатого.

Потом он поднял голову и посмотрел на Марию. Ее глаза, светлые даже в ночном сумраке, были широко раскрыты, но, встретив его взгляд, прикрылись длинными ресницами. Спичка догорела.

Она встала.

— Пора!

Мария села за руль, нос лодки поднялся, и ее легко было столкнуть с отмели. Стахурский взмахнул веслами.

Лодка быстро вышла на фарватер. Вода искрилась, стекая с весел, она уже по-осеннему светилась в ночной темноте, но была еще по-летнему теплой. Мария опустила руку за борт и так сидела, полоща пальцы в воде. Она не бралась за руль, и Стахурский вел лодку один, загребая сильнее правым веслом, чтобы не сносило течением. А Мария сидела, подняв побледневшее лицо к звездам, и совсем притихла. Она притихла, как утихает вечером, после длинного дня, ребенок, уставший от игр и забав. Она была грустна и не вымолвила ни слова, пока они не переплыли реку.

Когда они поднялись по извилистой тропинке на Владимирскую горку, Мария остановилась и повернулась лицом к реке.

Стахурский взял ее под руку, и так они постояли некоторое время — близкие и молчаливые. Темная таинственная долина реки расстилалась перед ними, теряясь где-то в ночном сумраке на горизонте; седая тихая река еле отсвечивала всплесками волн у берега. Далеко, за излучиной, на воде мигал буй. А Подол мерцал созвездиями огней, как второе звездное небо — внизу.

— Слушай, — прошептала Мария, — у меня к тебе просьба. Я сейчас пойду одна. — Он протестующе сжал ей руку, но она ответила еще более крепким пожатием. — Я пойду одна, и одна поеду на вокзал… Пожалуйста, не возражай, прошу тебя… Мне так легче. — Она почувствовала после напряженного протеста размягченную покорность в его руке. — Спасибо… И попрощаемся сейчас, тут, на этом месте.

— Мария!

Она слегка оттолкнула его и сказала умоляюще:

— Если бы не мама, я просила бы назначить меня сюда. Ты понимаешь? И я ведь не знала, что тебя сейчас демобилизуют. Я поговорю там — может, меня переведут сюда, и я вернусь вместе с мамой. Я напишу тебе сразу. Мы спишемся. А сейчас, ты же понимаешь, у меня назначение! Я должна была выехать еще вчера, но пришла твоя телеграмма — и я не могла с тобой не увидеться и не сказать тебе. Но я должна ехать. Назначение — понимаешь? Назначение — это как наш «ветер с востока», ты помнишь?

Было тихо, ветра никакого не было, но Стахурский понял. Все они еще тогда, там, в сорок втором году, поклялись запомнить эти слова на всю жизнь. И еще не раз скажут они их в своей жизни. Ибо это был как бы пароль, присяга, приказ.

Они молчали, взволнованные.

Потом она прижалась щекой к его щеке.

— Ну, будь здоров, — прошептала она. — Я напишу тебе до востребования.

Она с трудом оторвалась от него.

— До свидания, — сказал он.

— До свидания!

Она пошла, но в нескольких шагах остановилась и сказала:

— Я предупрежу там, что номер остается за тобой.

И скрылась в сумраке под каштанами.

Через минутку, уже издалека, еще раз донесся ее голос:

— До свидания!

— До скорого свидания, Мария! — крикнул Стахурский.

Некоторое время он еще слышал, как, отдаляясь, шуршали по гравию ее подошвы, потом каблуки застучали об асфальт и стало совсем тихо.

Он стоял долго. Город внизу, на Подоле, засыпал у него перед глазами. Только блики от береговых фонарей качались на волнах реки и далеко, на излучине, маячил огонек буйка.