В этот момент один из составов дернулся, лязгнув буферами, и медленно тронулся. Я стоял, глядя, как милиционер приближается, не спуская с меня торжествующего взгляда.

Тут что-то со мной сделалось: я бросил под вагон свой мешок картошки, кинулся сам вслед за ним рядом с проходящими колесами, поднырнув под идущим вагоном, и только успел убрать с рельса ногу и выдернуть мешок с картошкой, как прокатилась вторая пара колес, и я увидел красное от злобы лицо милиционера.

Поднырнув еще под несколько составов, я наткнулся на тихо идущий, покачивающийся на стрелках поезд Новосибирск – Ташкент. Не раздумывая, я бросил свой мешок на ступеньки и ухватился за поручни.

На пассажирский поезд садиться было легче, чем на товарняк.

Вечерело. Стоял сильный мороз, которого я не замечал раньше, когда убегал от милиционера. Дул холодный ветер. Черный дым паровоза далеко расползался по темно-синему небу.

На первой же остановке открылась дверь, и полная молодая проводница спросила:

– Штраф платить будешь?

Я взглянул на нее ласково, даже обрадовался, что, на мое счастье, попалась симпатичная тетя, а не мымра. «Может, в вагон пустит?» – подумал я.

– Ну, что молчишь?

– У меня денег нет, тетенька, – честно признался я и улыбнулся еще сильнее, пытаясь вызвать у нее сочувствие.

– А чего тогда лезешь? – раздула ноздри проводница и резко пнула меня сапогом в грудь.

От неожиданности я упал с подножки, сильно ушибся и от обиды заплакал. А когда поезд тронулся, я ухватился за подножку другого вагона. Мне было давно известно, на какой станции где вокзал, и я заранее перелезал с одной стороны вагона на другую, чтобы не попадаться на глаза милиционерам.

Морозный ветер пробирал до костей, хлестал в лицо жестким снегом и мелким, колючим паровозным шлаком. Проскакивая разъезд, паровоз давал короткий гудок, словно вскрикивал от испуга в холодной ночи. Я уже до того замерз, что не чувствовал пальцев рук и ног. На каждой станции я давал себе слово, что на следующей обязательно сойду и отогреюсь, но как только подъезжал к вокзалу, я передумывал и заверял себя, что еще только один перегон – и обязательно сойду. Так повторялось до тех пор, пока я не окоченел.

На предпоследней станции я не выдержал. Как только я оторвался от поручня, ноги у меня подкосились, и я упал. На платформе было пустынно и тихо, лишь в голове состава устало пыхтел паровоз. Из соседнего вагона вышел мужчина в длинной шинели. Чтобы меня ни в чем не заподозрили, я начал отползать от поезда. Услышав скрип снега, я увидел перед собой кирзовые начищенные сапоги и по-собачьи поднял голову.

– Что с тобой? – спросил железнодорожник.

– Ничего, – отвечал я, а язык произносил какие-то невнятные звуки: – Ну-чю-гум-бо…

Мужчина нагнулся, заглянул мне в глаза, потом схватил меня и поволок в служебное помещение вокзала.

В комнате жарко топилась печь. За столом сидела дежурная, а за остекленной перегородкой – телеграфистка.

Начальник поезда посадил меня на деревянный станционный диван и спросил у девчат:

– Гусиный жир есть?

– Ой! – ужаснулась телеграфистка и выскочила в комнату. – Он же весь обмороженный!

Дежурная принесла жир и стала мазать мне лицо. Мужчина сдернул рукавицы и взялся натирать руки, а телеграфистка сняла мои ботинки, обмыла пальцы ног не то спиртом, не то самогоном и принялась втирать жир.

– Поезд задерживаем, – посмотрела на часы дежурная.

– Ничего, нагоним, – взглянул на меня начальник поезда. – Ну как, легче?

– Спасибо, – еле выговорил я.

Телеграфистка надела носки, с трудом впихнула ноги в ботинки, втолкнула туда же шнурки. Дежурная надела рукавицы. Начальник нахлобучил шапку-ушанку и спросил:

– Дойдешь?

– Дойду, – чужим голосом отозвался я и еле поднялся на ноги.

– Что ж ты в вагон не попросился? – выговаривал мне начальник, когда садились в поезд.

– Просился, – протянул я, но не сказал, как меня «пригласили».

– Далеко еще ехать? – поинтересовался начальник, сидя в купе.

– До следующей станции, – боязливо отвечал я, глядя на спящих милиционеров.

– Пей! Согреешься, – принес начальник кипяток.

От горячей кружки нестерпимо заныли пальцы, и я отставил ее. На своей станции я поклонился начальнику и как на ходулях пошел в общежитие.

– Это ты, Коля? – раздался из темноты голос Радика.

– Да.

– Ваня с тобой?