Запомните нас живыми
вернуться

Подопригора Борис
Шрифт:
«Что всю осень (зиму, весну, все лето, весь месяц) я делал? Я ждал твоего звонка».

На всех нас, будто на боевом развороте, зашли 80-е. С тех пор в мире ничего нет, кроме Афгана, а потом Чечни. Уже почти тридцать лет старый год сводит с нами счеты и уходит. Остается поколение, писавшее стержнем от дефицитной тогда шариковой ручки. Поколение, недопригубившее жизни. И не расстрелявшее до конца свой душевный боекомплект. Но ищущее Любви на контрасте с войной. Любви, для которой ничто не венец и ничто не конец. Даже стихи на снегу. Не собирать же смысл жизни по кладбищам. Оставь на ползатяжки…

«Что же всю жизнь я делал? Я ждал твоего звонка».

Эпикриз

И я прикован силой небывалой К тем образам, нахлынувшим извне Эоловою Арфой прорыдало Начало строф, родившихся вчерне. «Фауст». Гете
Эпикриз времени. Он подписан вечностью. В нем – горячечный бред бессонных очередей, неутоленная жажда достучаться до самого близкого, кому можно поверить на слово. Поверить в лучшее. У каждого – своя ноющая Правда. И только воспаленное время — одно на всех. Время обретает себя в музыке… Лет двадцать назад по широченной тольяттинской эспланаде охрипшие динамики разносили из открытых окон девятиэтажек: «Я не люблю фатального исхода»… Высоцкому запрещали петь в ДК, но его слушал весь город. Потому что всюду была тишина. Ее заполнил неистовый рок кардиограмм девяностых, расстроив камерное созвучие человеческих судеб, заглушив мудрый перестук колес… Ностальгически далекими кажутся кофейные натюрморты сбывшихся встреч, свирельные мотивы душевных сопричастий. наборник срывается где-то после 1, 9, 8 … Обратный ход телефонного диска: «Да, дома. Конечно! Сейчас подойдет»… И голос, и губы так явственно близко… Но снова – не тот, не та, не тот. Захлопни кабину – фатальный исход. Время подводит к выбору. Как памятник деспотии взорвана заводская труба. Плакатный доброволец – делец с лоснящимся на вороте флажком развязно спрашивает: «Ты открыл ЧП?» Ветхозаветный вопрос: кто ты, мессия? — сегодня звучит как: Европа плюс КТО? Между рекламных строк и предсказаний астрологов проступает забытое на целое поколение: «Каждый выбирает для себя Женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — Каждый выбирает для себя». Может, уже нет выбора? Из преданного анафеме времени проступают сведенные скулы Георгия Победоносца – маршала Жукова: приказ 227 – ни шагу назад. — На чем будешь воспитывать своего сына? Кого разбудит этот звонок? Время взывает к милосердию… Прошлогодней порой тополиного пуха в старом ленинградском дворе сгорели два дерева… Первой опечатали комнату старушки с четвертого этажа: – Это был мой Володенька… …ушел в сорок первом, в июле… Через неделю не стало соседки этажом ниже: – А мой – еще в финскую… Тогда деревья были совсем маленькими… …и они их с тех пор поливали. Им вообще некому было звонить… Время сохраняет надежду… Пусть ничто не потревожит венчальную тишину Летнего сада. Островок в клокочущем океане… Одним из первых посланцев Нового Света на рейде Кронштадта стал трехпалубный «Энтерпрайз». Предприятие – предприимчивость. Еще раньше калифорнийский причал салютовал Андреевскому флагу парусника «Авось»… Может, ответ где-то между? Только бы не потерять телефонную книжку. Дозвониться. Застать дома. Дождаться ответа. И если наши дети станут мудрее нас, когда-нибудь, поворошив догорающий костер непонятных им страстей, они, может, поставят пластинку почти неизвестного им Высоцкого… Так… На память о Нашей Невстрече… Не доставало никогда В своем отечестве пророка. Потомки скажут как тогда: «Горит такого-то эпоха…»

Встреча

Говорят, что каждое мгновение жизни — это вопрос, который задает нам судьба. Отвечая на него, мы как бы заполняем собственный формуляр. Ты? …забыла и простила, помнит и ненавидит. Садись, какие у тебя холодные руки… Боже, как жарко! Ты прекрасно выглядишь. Сколько лет мы не виделись? Сколько морщин под глазами. Ты всегда опаздывала, потому что хотела выглядеть лучше… …как я хочу тебя поцеловать… Ну, как ты? Рассказывай. Я оправдывался тем, что пожалел то ли свою, то ли твою семью: «Постарайся сделать счастливым хоть кого-нибудь». А я думал, ты тогда уехала с мужем… Как преступника тянет на место преступления, так я хотел видеть твоего мужа. Он становился приветливее и холоднее… Мы говорили, что время все расставит по местам. Ты постоянно хотела познакомить меня с твоей мамой… Как мама? Давно? …это так… Для чтения в метро… …«линии проектируемые и строящиеся»… …«не присло – на стекле, – няться»… Работаешь, где раньше? Я помню, обнимал тебя на какой-то длинной лестнице. Твои руки были заняты журналом о макраме. Ты начинала говорить о дочери и успокаивалась. Мы лишь временно бессмертны. Пусть подарком будет мне Из бумажной перфоленты Нашей встречи макраме. И чтоб, буклями опутан, Ропот в шепот перешел, Чтобы междометий буквы Капали в капрон и шелк… Ты прекрасно выглядишь… Я снимал со своего свитера твои длинные волосы… Приходил домой и садился заниматься с дочерью… …и у меня все так же. Дочка уже в десятом… Слушай, надо как-нибудь встретиться… Тебе пора? У тебя сохранился мой телефон? Запомни, вместо тридцати семи – сорок пять… Я знаю, в моем формуляре Чем меньше пустующих строчек, Тем чаще сомнения – прочерк. Ведь память – как скрипка в футляре.

На память о нашей невстрече

Памяти Ирины Головач

…Господь создал человека и вложил в него способность любить Всевышнего. Не затраченную на Бога любовь Человек отдает Человеку.

Я видел тебя один только раз. Случайно. Это было в Москве или кабульском Теплом Стане. Нет, скорее в Минске… на фоне выбеленной церкви, которую часто показывают в телевизионных заставках. Ты была так графична в белом хитоне плаща, Темноволосая, на черных шпильках. Гордо неся голову, ты нехотя опускала паранджу ресниц, обходя фиолетовые лужи. Когда? – Теперь неважно. Точно – это было в мае… Расстояние меж нами сократилось до протянутой руки. А потом каждый ушел один. Я долго провожал тебя взглядом. Жаль, у меня не было букетика — задумчивых белых горошинок – они тебе шли. Так бывает только весной. Когда ты изящна и величава. Подойти и сказать: «Вы красивы»… И не спросить телефон. И никто никогда не хлопнет дверью. Не будет запаха пыльной штукатурки. И ничего впереди. Только весна, потом лето, осень… И бабушки, продающие у метро цветы, повяжутся платочками. С тех пор ты идешь по моей ладони. Ты осталась вечной закладкой, как пустой конверт 198 – стерлось какого-то – года. …Каждый Новый год превращается в старый, как елочные иголки – в колкий мусор. И только душа – как незаглушенный реактор затонувшей подлодки. Годы пустые, как пространство между зимними рамами. Пустота под хруст целлофана от неподаренных тебе цветов. Ты бы ждала маленьких, но событий, означающих всего лишь внимание. Произнести твое имя – уже позвать. Куда? …волк подставляет горло под пасть победителя. Инстинкт преклонения. Зов. Боготворить, несмотря на встречный ветер злобы и неверия. Столкнуть друг с другом вихри природы. В пузырящемся бетонном болоте хоть носком коснуться поляны, где цветут ландыши. На мгновение. Чтоб увидели из космоса. Всю жизнь – с шашечки на шашечку на красный свет. Как с балкона на балкон. Не оступись. Чтобы отомстить, пощадить. Ты – Юдифь с разящим кинжалом. Разбей стеклянную скорлупу предопределенности. Не хватит силы – растопи отчаянием. Преклоняться – обнять твои колени. Вознести руки. К небу. На восток. По шелковому пути. Не вырывать из сердца – прятать. …И пусть не суждено вспыхнуть свечам в высоких канделябрах венчальной готики. Но те маленькие – в стеклянных аквариумах — горят без копоти, согревают цветы, чтобы кто-то другой мог подарить их тебе. «Остались переезды, а нас на свете нет». Остались мы, мечущиеся между Китаем и Польшей в вечном поиске Миллиона Алых Роз.

Последний день

Был солнечный апрельский день. Только изредка шел снег. Стук шпилек под белым плащом я услышал раньше твоего голоса. It was a sunny April day. Though snowflakes from time to time fell down the Earth. Taps of shoetacks under your white cloak I’ve heard earlier than your hello. Был солнечный апрельский день. Только изредка шел снег. En traversant la rue au feu rouge Nous nous moquions du probleme irresolu des amoureux russes. Dans ma paume moill'ee je serrais tes doights Et votre anneau de marriage. Перебегая улицу на красный свет, мы смеялись над неразрешенным вопросом русских влюбленных. Своей мокрой ладонью я сжимал твои пальцы и Ваше обручальное кольцо… Был солнечный апрельский день. Только изредка шел снег. Du dok upp tva ganger pa arbetet. Jag var radd att komma for sent till stationen. Du log med dina perskiska ogon Och smorde mina vindbitna lappar Med ditt rosa lappstift. Ты дважды показывалась на работе. Я боялся опоздать на вокзал. Ты улыбалась своими персидскими глазами и делилась с моими обветренными губами своей розовой помадой… Ты говорила, что не испытываешь угрызений… Но со временем – все тяжелее обманывать любящего тебя мужа. Тебе было столько лет, сколько мне в год нашей первой встречи. Был солнечный апрельский день. Только изредка шел снег. Det var en solig dag i April. Det bara sn"oade ibland. Let our grown-up daughters forgive us: Peut-^etre c’'etait le dernier jour De notre jeunesse. Пусть простят нас наши взрослые дочери: может, это был последний день нашей молодости.

Марафон

42 километра 195 метров. Сорок уже позади. Последние девять кругов. Прилюдно. Данте – по латыни – Дантес. Сплевывая хину слюны, Смахивая натрий-хлор пота — какие там 36 и 6? — Мы должны закончить этот марафон. …в толпе кричащих лиц не замечая, По книжкам записным искать придется Друзей, ушедших свет не выключая, Как будто, заглядевшихся на солнце. Смотреть только под ноги… Не споткнуться об упавших… Впереди – все восемь с половиной… Мы должны закончить этот марафон. Под бред парламентских дебатов Под струны бардов с блокпостов, Под мат снимаемых комбатов, Цветет шиповник меж крестов. Так загоняют волков. Свист. Рупора. Флажки. Пошел седьмой. Целься. Мы должны закончить этот марафон. Без запятых – как телеграммы, Без кухни и семейных сцен — Достоинство Прекрасной Дамы И вензель блоковской Кармен. Пить. Привкус аргонной сварки. Пить. На губах запекшиеся шляпки гвоздей. Всосать всю влагу земную! Мы должны закончить этот марафон. И может, наутро уже отзовется Последствием жажды длиной в 40 лет… С Авачинской сопки эхо вернется Памирским ответом: Рафик, хлеба нет! Не победить – удержаться. Устоять. Дойти. По эстафете жизненного круга. Мы должны закончить этот марафон. Чудак, я надеюсь, что кто-то поможет И руку протянет в день икс. А пока: Оборванный дервиш с морщинистой кожей… Обет нестяжания. Дверь без замка. Я же все делал правильно. Почему я отстал? До конца – на своих ногах. Мы должны закончить этот марафон. А разве бывает что бесполезней, Чем самоедство? – Плюнул и растер. Из жизни делаем историю болезни. А кто готов к прыжку через костер? Взгляд подсекает оранжевую траву. В ослепительной зелени солнца. Три круга в кольце. Рерих. Мы должны закончить марафон. Святой бы окропить водой Все то, что злом испепеляют — Один от смеха чуть живой, А те – с улыбкой умирают. Взрывы петард или – уже началось? Все возвращается на круги своя… Последние два. В звездном бреду полета. Мы должны закончить этот марафон. …но суть в том, что рано или поздно Стремится каждый стать средь равных первым. Наш каждый шаг навстречу нашим звездам Разматывал катушку наших нервов. Не говорите, что за мной – никого. Молва – это фотография в негативе. Кто вам дал право судить? Мы должны закончить это марафон. Нас всех Господь послал в командировку… Потом вернемся – робкие, нагие… Не нервы – мысли скручены в веревку: Антиправительственны – как ностальгия. Пусть жизнь моя в моих строках продлится, Кому-то станут, может быть, нужны Прочитанные книжные страницы — Моей судьбой некнижной рождены…

С этого, этого света…

…заявка на земную жизнь. Ее открывает завораживающая своей мудрой пронзительностью первая строка французской песни Une vie d’amour…

Перевести ее можно по-разному: «Судьба любви» или «Любовь всей жизни»… Главное в том, что жизнь и любовь оказались спаянными в одно целое. А зачем иначе? Ведь это:

Une vie d’amour Que l’on s’'etait jur'ee Et que le temps a d'esarticul'ee Jour apr`es jour Blesse mes pens'ees Tant des mots d’amour En nos coeurs 'etouff'es Dans un sanglot l’espace d’un baiser… Вечная любовь Это – не слово. Это – клятва. Даже если над ней властно время, Накатывающее день за днем. Если это – любовь, рассудок бунтует. Ведь о любви уже столько сказано. Прошептано прикосновениями сердец, Прорывающимися сквозь галактику…

Это похоже на ночное бормотание. Губами, искусанными за долгие годы. Романтики ждут до конца. Отчаяние не перерастает в страсть.

Скорее – в агонию надежды… Даже щекой к щеке ворую как хлеб.