Мурфин покачал головой.

— Город никогда не пойдет на это. Черт, да большие города и так едва сводят концы с концами. Они просто не могут согласиться на четырехдневную рабочую неделю и двадцатипроцентное повышение заработка.

— Для меня это не новость. Но они хотят бастовать. После того как меня выгнали, они нашли этого горлопана и выбрали его исполнительным директором. И тут же совет директоров постановил, что он должен ездить в «кадиллаке». Большом черном «кадиллаке». И теперь его физиономия красуется во всех газетах, он выступает по телевидению, получает мою зарплату и пользуется моим расходным счетом. Естественно, он готов выполнить любой их приказ.

Мурфин выпил пива и пристально посмотрел на Кунца.

— Но и ты не все время просидел дома, не правда ли, Фредди?

Кунц оглядел пустые кабинки, наклонился вперед и заговорщически прошептал:

— Я поговорил кое с кем, и сегодня вечером у нас собрание.

— Где?

— Представляете, мне пришлось снять «Олд Феллоу Холл». Десять лет назад я поставил на голосование вопрос о том, что нам необходима своя штаб-квартира. Мое предложение приняли, и я построил настоящий дворец. Два этажа, большой зал заседаний, даже комната отдыха. А у себя в кабинете оборудовал настоящий бар. Так вот, позавчера я сказал, что мне нужен зал заседаний, а они соврали, что зал уже занят. Поэтому я снял «Олд Феллоу Холл» за пятьдесят долларов. Черт, денег мне не жалко. Тут дело принципа.

— И когда вы собираетесь?

— В восемь вечера. Придут те, у кого в голове мозги, а не солома или дерьмо. Им тоже не нравятся эти разговоры о забастовке. Черт, если уж забастовка неизбежна, сначала нужно обратиться в арбитражную комиссию. Об этом всегда говорил Арч, и я с ним полностью согласен. Никому не известно, как закончится забастовка. Ее можно и проиграть, и тогда, чтобы получить работу, каждому из нас придется подписать желтый билет. Ну, вы сами знаете, — расписаться там, где написано, что ты согласен выйти из профсоюза, если состоишь в нем, и не вступать в него, если не состоишь. И профсоюзу придет конец.

— Ты думаешь, такая возможность существует? — спросил я.

Кунц пожал плечами.

— Кто знает? Если забастовка окажется достаточно продолжительной, кто, по-вашему, начнет злиться больше всего? Паршивые избиратели, вот кто, а они уже орут, что город содержит слишком много бездельников. Если из-за забастовки два месяца не будут убирать улицы и вывозить мусор, можно представить, какая вонь будет в Сент-Луисе в день выборов. А голоса в этом случае уйдут к тем, кто не намерен заигрывать с профсоюзами. И не думайте, что наши политики не знают об этом.

— Ты говорил с кем-нибудь из них? — спросил Мурфин.

Кунц мрачно кивнул.

— Да, говорил. Вернее, они говорили со мной. Правда, тайком, потому что я теперь безработный. Они опасаются, что из-за забастовки демократы потеряют Сент-Луис, а с ним и весь штат. И эти встречи заставили меня задуматься.

— О чем? — спросил я.

— Я удивился, что Гэллопс выбрал именно меня. Я же не единственная лягушка в пруду. И заказал пару междугородных разговоров. Как я уже сказал, у меня было много свободного времени. Я позвонил Джимми Хорсели в Филадельфию и Баку Маккрейгу в Бостон. Я рассчитывал, что они смогут подобрать мне местечко. И представляете, они как раз собирались звонить мне, потому что оказались в таком же положении. Их вышибли, и они ищут работу. Они предупредили, что не стоит звонить Филу Леонарду в Нью-Йорк, или Сиду Гершману в Лос-Анджелес, или Джеку Чайдлерсу в Чикаго, потому что их тоже уволили, только Гэллопсу пришлось послать туда побольше людей и потратить значительно больше денег. Ну, что вы на это скажете?

Мурфин многозначительно посмотрел на меня, затем повернулся к Кунцу.

— Как насчет Детройта? — спросил он.

— То же самое. И в Балтиморе, и в Кливленде.

— А Милуоки? — поинтересовался я.

— Та же история. Как в Миннеаполисе и Сан-Пауло.

— И везде говорят о забастовке? — спросил Мурфин.

— Только об этом и говорят.

— Да, это очень занятно.

— Еще бы, — хмыкнул Кунц.

— Ты знаешь, что ты нам назвал, не так ли? — я посмотрел на Кунца.

— Естественно, знаю, — ответил тот. — Я перечислил названия десяти или двенадцати самых больших городов этой чертовой страны.

Мурфин висел на телефоне почти два часа, прежде чем окончательно положил трубку, повернулся ко мне и протянул пустой стакан. Я взял его, налил виски, сходил в ванную, добавил воды из-под крана. Когда я вернулся в комнату, Мурфин оторвался от лежащих перед ним записей, схватил стакан и жадно глотнул.

— Все сходится, — сказал он.

— Я знаю, — ответил я. — Я все слышал.

— Думаю, нам не помешают некоторые подробности. Вечером мы пойдем на это собрание, а завтра вернемся домой кружным путем.

— Чикаго?

— Чикаго, Филадельфия, Нью-Йорк и, возможно, Балтимор. Нам это не повредит, — он вновь уткнулся в записи. — Почему никто не связал все это воедино?

— Ты имеешь в виду газеты?

— Да, газеты или телевидение.

— Ну, во-первых, такого у нас еще не случалось, поэтому никто этого не ждет, а во-вторых, им не напомнили о Чадди Джуго.