Я открыла дверь и вошла. Подойдя к кровати, я поняла, что не слышу ее дыхания. Но она умела его задерживать, поскольку была хорошей пловчихой. Когда мы были детьми, она пугала меня — падала и переставала дышать. Но зачем ей делать это сейчас, ведь нам по тридцать три года? У меня в голове внезапно зазвучала мелодия, которую она играла в школе, — «Грезы». «Она спит», — подумала я и тихо позвала: «Эмма!»

Она не двигалась. «Эмма, — продолжала шептать я, — проснись. — Она не шевелилась. — Проснись, Эмма! — Мое сердце забилось. — Пожалуйста, мне надо узнать, как ты себя чувствуешь. Ну давай же, Эм. — Она молчала. — Эмма, будь так добра, проснись», — молила я, охваченная паникой. Я дважды хлопнула в ладоши у нее над головой. И вспомнила, как однажды мы играли в прятки и она изобразила мертвую столь убедительно, что я решила, будто так оно и есть, и буквально обезумела, а потом Эмма вскочила на ноги и расхохоталась. Я была расстроена, сердита и наконец заплакала.

Я почти ожидала, что сейчас Эмма тоже вскочит, расхохочется и крикнет: «Я одурачила тебя, Фиби! Ты думала, что я умерла, верно?», но вспомнила: Эмма дала клятву никогда больше так не поступать. Однако она по-прежнему не двигалась. «Не надо так обращаться со мной, Эмма, — простонала я. — Пожалуйста!» И коснулась ее… — Я смотрела на шляпную коробку и видела люпины, или это была наперстянка? — Я отбросила одеяло. Эмма лежала на боку, в джинсах и футболке, ее глаза были приоткрыты, она словно смотрела перед собой. Кожа стала серой. Пальцы сжимали телефон.

Я вскрикнула и схватила свой мобильный. Моя рука так сильно дрожала, что я никак не могла набрать цифру «девять», и пришлось повторить попытку три или четыре раза. На полу я увидела баночку от парацетамола и подняла ее — она была пуста. Я слышала, как женщина спрашивает по телефону, какая мне требуется служба. Я тяжело дышала и едва могла говорить, но сумела вымолвить, что моей подруге необходима медицинская помощь, срочно, и они должны выслать машину немедленно… — Я попыталась сглотнуть. — Но я уже знала… что Эм… что Эмма…

На шляпную коробку упала слеза.

— О, Фиби, — донесся до меня шепот миссис Белл.

Я подняла голову и посмотрела в окно.

— Потом мне сказали, что она умерла за три часа до моего приезда.

Я несколько мгновений молчала, по-прежнему держа на коленях шляпную коробку и пропуская бледно-зеленую ленточку между пальцами.

— Но как ужасно сделать такое, — тихо произнесла миссис Белл. — Как ни велика печаль… совершить…

Я посмотрела на нее.

— Но это было не так — хотя поначалу создалось именно такое впечатление. Какое-то время никто не понимал, что на самом деле случилось с Эммой… что заставило ее… — Лицо миссис Белл расплывалось у меня перед глазами. Я опустила голову.

— Мне так жаль, Фиби. Вам слишком тяжело рассказывать об этом.

— Да. Потому что я виновата во всем.

— Не ваша вина, что Гай полюбил вас, а не Эмму.

— Но я знала, как сильно он ей нравился. Наверняка многие сочли бы, что мне не стоило завязывать с ним отношения, памятуя об этом.

— Но это могло оказаться вашим шансом найти свою любовь.

— Именно так я себе и говорила. Что могу никогда больше не испытать подобных чувств. И утешала себя тем, что Эмма забудет Гая и влюбится в кого-то еще, ведь именно так всегда и получалось. Но на этот раз дело обстояло иначе. — Я вздохнула. — И я могу понять, как убивала ее мысль о нашей близости, ведь она надеялась быть с ним.

— Вы не можете винить себя в том, что ее надежды не оправдались, Фиби.

— Нет. Но могу и виню себя, что не приехала к ней ночью, когда все мои инстинкты призывали меня к этому.

— Ну… — Миссис Белл покачала головой. — Возможно, это не возымело бы никакого действия.

— Мой врач тоже так думала. Она сказала, что к тому времени Эмма впала бы в кому, из которой никогда… — Я судорожно ловила ртом воздух. — Я так и не узнаю этого. Но продолжаю верить, что если бы приехала, когда она позвонила мне в первый раз, а не двенадцатью часами позже, то Эмма была бы жива.

Я поставила коробку на пол и подошла к окну.

— Вот почему вы почувствовали сходство со мной, миссис Белл. У нас обеих были подруги, которые ждали нашего прихода.

Я шла на ужин с Майлзом и думала, что некоторые люди считают себя способными контролировать свои негативные мысли — размещать их в ячейках памяти и вынимать лишь в нужное время. Идея заманчивая, но я никогда в нее не верила. По собственному опыту знаю: печаль и сожаления приходят произвольно и способны просто-напросто оглушить вас. Единственное действенное лекарство — это время, хотя история миссис Белл доказывает, что иногда для излечения не хватает целой жизни. Работа, конечно, также является противоядием, поскольку отвлекает от подобных мыслей. «Майлз тоже способен отвлечь меня от них», — подумала я, в среду после восьми отправившись на свидание с ним.

Я нарядилась — надела коктейльное платье шестидесятых из бледно-розового шелка, из которого делают сари, а сверху накинула старинную золотую пашмину.

— Мистер Арчант уже здесь, — сказал метрдотель ресторана «Оксо тауэр». Я пошла за ним и увидела за столиком у большого окна Майлза. Он изучал меню. С упавшим сердцем я отметила его седые волосы и полукруглые очки для чтения. Затем он поднял глаза, увидел меня, и лицо его озарилось радостной, хотя несколько смущенной улыбкой, и это развеяло мое разочарование. Майлз встал, сунул очки в карман пиджака и поправил желтый шелковый галстук. Забавно, когда столь искушенный мужчина чувствует себя так неловко.