— Это не моя сенсация, а Мэтта — я просто присутствовал на разговорах с юристами. Но это фантастическая удача для местной газеты. И все мы ликуем по сему поводу.

— Я умираю от желания узнать, от кого вы получили такие сведения. Хотя вы вряд ли раскроете свои источники… Вы можете это сделать? — с надеждой спросила я.

Дэн улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Боюсь, что нет.

— Но мне жалко его подружку. Ко всему прочему она, наверное, потеряет работу.

— Ничего страшного, найдет новую — она еще очень молода. Я видел ее фотографии, — пояснил Дэн и стал расспрашивать меня о Франции. Потом напомнил, что мы опять идем в кино. — Вряд ли вы свободны завтра вечером, да, Фиби? До него осталось совсем мало времени, но я был занят статьей о Брауне. Мы можем посмотреть фильм Коэнов или просто поужинать где-нибудь.

— Это было бы здорово, но… у меня другие планы.

— О, — печально улыбнулся Дэн. — Разве такая девушка, как вы, может быть свободной в субботу вечером? Я просто дурак. Нужно было пригласить вас заранее. Но… вы с кем-то встречаетесь, Фиби?

— Ну… я… Дэн! Вы опять конфузите меня!

— Простите. Но тут уж ничего не поделаешь. А вы получили приглашение на одиннадцатое? Я отправил его на адрес магазина.

— Да. Еще вчера.

— Вы обещали прийти, и я очень на это надеюсь.

— Я приду, Дэн.

Этим утром мне было трудно сосредоточиться на работе, поскольку я все время думала о Майлзе и с нетерпением ждала похода в театр. Мы собирались на одну из пьес Харли Гранвиля-Баркера. В перерывах между работой я прочитала в Интернете пару отзывов о постановке, отчасти чтобы вспомнить содержание — я смотрела ее много лет назад, — а кроме того, хотела поразить Майлза своими глубокими замечаниями. Но в магазине скопилось много народу, как всегда бывает по субботам. Я продала принадлежавшее прежде миссис Белл пальто-кокон от Гая Лароша — и рассталась с ним с сожалением — и тунику из шелковой органзы абрикосового цвета с оборкой, расшитой золотыми бусинками, от Зандры Родес. Затем, уже в третий раз на этой неделе, захотели примерить желтое бальное платье. Когда женщина заходила в примерочную, я беспокойно окинула взглядом ее фигуру и поняла: оно, вероятно, будет хорошо сидеть на ней. Задернув занавеску, я взмолилась, чтобы платье ей не понравилось. Затем услышала шелест тюля и звук застегивающейся «молнии».

— Великолепно! — Женщина отдернула занавеску и посмотрела на себя в зеркало, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. — Просто сказка! — Она встала на цыпочки. — Мне нравится, как оно пенится и сверкает, — улыбнулась она мне. — Я возьму его!

При мысли о Кэти у меня упало сердце. Я вспомнила, как она фотографировала платье и как очаровательно в нем выглядела — гораздо лучше, чем эта женщина, староватая для него и недостаточно стройная: у нее были полные белые плечи и пухлые руки.

Покупательница повернулась к своей подруге:

— Правда, оно прекрасно, Сью?

Сью, высокая и костлявая, задумчиво пожевала нижнюю губу.

— Ну… если честно, Джилл, дорогая, у тебя для него слишком бледная кожа, и оно тебе узко в лифе — посмотри, сзади ты кажешься толстой… — Она развернула подругу спиной к зеркалу, и Джилл увидела полдюйма жира, выпиравшего, словно тесто, поверх платья.

Сью склонила голову набок.

— Ты словно пудинг — замороженный лимон с шербетом, выступающим из него…

— Да? — опечалилась Джилл.

— Да, ты похожа на такой пудинг.

Я задержала дыхание в ожидании реакции покупательницы. Она еще раз оглядела себя и медленно кивнула:

— Ты права, Сью. Жестоко, но справедливо.

— А зачем же тогда нужны лучшие подруги? — мило заметила Сью и улыбнулась мне извиняющейся улыбкой. — Простите, я помешала покупке.

— Все хорошо, — довольно ответила я. — Такое платье должно сидеть идеально, верно? В любом случае у нас скоро появятся другие модели, и, возможно, одна из них вам подойдет. Приходите на следующей неделе.

— Обязательно придем.

Когда женщины ушли, я отложила желтое платье, прикрепив к нему записку «Кэти», — мои нервы не выдержат еще одной примерки. На его место повесила землянично-розовое шелковое платье от Ланвин Кастилло середины пятидесятых.

Я закрыла магазин в половине шестого и поспешила домой принять душ и переодеться, прежде чем отправиться в Айлингтон на встречу с Майлзом. Я почти бежала по Альмейда-стрит, когда увидела Майлза. Он стоял у входа в театр и вглядывался в толпу. Заметив меня, он поднял руку.

— Прости, я опоздала, — запыхавшись, сказала я. — Это второй звонок?

— Нет, уже третий. — Он поцеловал меня. — Я беспокоился, что ты не придешь.

Я взяла его под руку.

— Ну куда бы я делась? — Тревога Майлза показалась мне трогательной, и я пыталась понять ее причину — может, она объяснялась разницей в четырнадцать лет, или это свойственная ему неуверенность в подобных случаях, независимая от возраста?

— Хорошая пьеса, — одобрил он через час, когда в зале зажегся свет, возвещая об антракте. Мы встали. — Я видел ее прежде — много лет назад, в Национальном театре. Кажется, это было в девяносто первом году.