Барон Карл Фридрих Иеронимус фон Мюнхгаузен сидел среди посетителей в парике, во рту рассказчика торчала трубка, перед ним стояла кружка с горячим пуншем. В облаках дыма двигались его руки, как бы рисуя картины, сопровождавшие его увлекательные истории, полные свободной фантазии.

Только один человек за столиком в углу, казалось, был не в восторге от рассказов барона. Это был пастор местного прихода Готхард. Он уже час сидел в трактире в этот субботний вечер, пытаясь понять, почему люди так наслаждаются этими занятными небылицами. Нет ли здесь какой бесовщины? Не пытается ли отец лжи пробраться в этот мир таким способом?

— Начну с обитателей Луны, — перешел к следующей истории Мюнхгаузен. — Они, как известно, не рождаются, а вырастают на деревьях. Это очень красивые деревья, с листьями телесного цвета и с большими стручками, в которых и таится будущее человечество Луны. Когда стручки созревают, их собирают и складывают про запас…

— Простите, друг мой, — тихо обратился пастор к сидевшему рядом и покатывающемуся со смеху фон Дюку, — неужели вам действительно нравится эти лживые побасенки барона?

— Видите ли, отче, — фамильярно ответствовал старый охотник фон Дюк, — эти истории меня действительно очень забавляют. Пусть они и выдуманы, как вы считаете. Но, быть может, отнюдь не все в них неправда. Вот, к примеру, я как-то раз не поверил в историю барона о страшных холодах в России, а он действительно там был, оказывается, да и потом герр Бауендаль рассказывал об этих чудовищных холодах, так что…

— Самое оригинальное, что отличает людей, населяющих Луну, от нас, — продолжал тем временем барон Мюнхгаузен, — это то, что голову они носят не на плечах, а под мышкою правой руки. Когда они отправляются в опасное путешествие, то, чтобы не рисковать головою, они оставляют ее дома…

— Нет, но вы послушайте, что он несет! — возмутился пастор. — Как это можно серьезно воспринимать!

— Да расслабитесь вы, отче, — уже сильно подвыпивший фон Дюк откинулся на кресло. — Эти истории нравятся народу, чем же они хуже любых сказок?

— Как это чем хуже? Сказки все считают вымыслом, — распалился пастор Готхард, — а здесь я просто вижу, что кое-кто принимает эти басни барона всерьез. Ведь Мюнхгаузен из столь приличной семьи, из знатного рода. Его родственник — основатель университета, его брат — серьезный ученый. А барон их позорит своими россказнями. Ну неужели никто не знает, что луна — это такое небесное тело, на которое никак нельзя забраться по бобовому стволу! Мы ведь живем в просвещенном восемнадцатом веке, не варвары какие-нибудь…

— Всем показалось, — словно уловив слова пастора, продолжал Мюнхгаузен, — будто луна скрылась из-за так называемого новолуния, между тем как в действительности это мы в Ширазе спустили ее вниз и песком счищали ржавчину, портившую блестящую ее поверхность. Ни единого пятнышка не оставили мы на Луне…

Пастор Готхард схватился за голову.

— Нет, это просто невыносимо! Каким фантастическим невежеством должен обладать человек, хоть на секунду поверивший в этот бред! А час назад, когда я только пришел в трактир, барон рассказывал, что вытащил сам себя за волосы из болота. Представьте себе! Сам себя за волосы! Если бы я сказал такое в университете, меня бы выгнали тотчас! Ведь это нарушает все известные нам законы природы. А если бы я сказал такое на проповеди? Да у меня вся паства бы разбежалась! Как люди могут в это верить?!

— Ну уж и разбежалась бы, — уже раздраженно ответил вольнодумец фон Дюк. — Разве ваш этот Авессалом, когда проезжал под дубом, и его волосы зацепились за нижние ветви, и Авессалом повис в этих ветвях на своих волосах, не нарушил законы природы? Ведь так написано в Библии?

— При чем здесь Библия? — даже растерялся на секунду Готхард.

— Вот представьте, что вас повесили за волосы, — фон Дюк внимательно оглядел тучную фигуру пастора. — Да ведь ваш скальп с волосами так на дереве останется, или волосы вырвутся, а вот все остальное, отче, простите уж, упадет вниз.

— Да что вы такое говорите, как вы можете сомневаться в истинности Библии… — пастор даже потерял дар речи поначалу, и не смог ничего ответить богохульнику.

— Ну да ладно, пусть скальп может попасться и крепкий, но вот этот ваш Илия, взятый живым на небо, — не давал опомниться пастору охотник, — чем он хуже барона, взлетающего в небо на стае уток на веревке? Да и что более неправдоподобно — олень с вишневым деревом во лбу, или говорящая ослица? Вот я бы, например, затруднился сказать.

— Вам всем, без сомнения, приходилось слышать о папе Ганганелли, или Клименте XIV, и о том, как он любил устриц. Однажды в пятницу, когда папа во главе пышной процессии направлялся к обедне в собор святого Петра, он увидел устриц, которыми торговала моя мать… — повел тем временем Мюнхгаузен свой рассказ об устрицах.

Хотя рассказы о папе и не могли задеть лютеранина, но Готхард подумал, что ему уже пора уходить из этого проклятого безбожного места.

— Короче говоря, его святейшество провел там с моей матерью всю ночь… — продолжал Мюнхгаузен под хохот присутствующих.