Гладышева закатила глаза и, вздохнув, ответила:

— Были на то причины…

— Он ничего не говорил вам о письмах, которые получил из Сочи? — спросил Осокин.

— Показывал даже! Можно и его понять, мужчина он самолюбивый… Только стрелять?! Вот глупость, никак не думала, что он на такое способен! Выгнал бы ее вон, или сам ушел бы! Он не пропал бы…

— Вы его еще раз встречали в тот день?

— Нет, не встречала! Его почти полный день на работе не было, не хотел, должно быть, появляться на фабрике выпивши…

Осокин спросил, не имеет ли она что-либо добавить к рассказанному; она заверила, что рассказала все, что ей известно.

Участковый привел в опорный пункт охраны общественного порядка Ивана Волосова. Этот, не ломаясь, рассказал, как распивали «бормотуху» в лесочке возле автобусной станции.

— Почему вы ушли от Охрименко?

— А он заснул! — ответил Волосов. — Мне ж недосуг…

Нашелся и «алкаш», с которым Охрименко распил поллитровку и по бутылке пива.

Когда ввели этого «джентльмена» в кабинет, Осокин даже попятился. Росточком невысок, худ до измождения, на чем только пиджак замасленный и брюки неопределенного цвета держались.

— Фамилия его Курякин! — представил лейтенант. — Всем известен по кличке «Кепка», потому как никогда кепки с головы не снимал и не терял! Чего не скажешь о самой голове.

Оказался Курякин лицом без определенных занятий.

— На что же вы живете, Курякин? — спросил Осокин. — На какие средства?

— А мне средства без надобности! — ответил Курякин. — Мне бы выпить — тем и сыт.

— Выпить — надо деньги!

— Э-э-э, гражданин начальник! На сквозную выпивку ни у кого денег не хватит! Из всех сортов я пью только «чужую»! Самая сладкая из всех видов. Зачем позвал? О питье толковать? Толковище надоело!

— Слыхали ли вы, что с Охрименко случилось? — спросил Осокин.

— Как не слыхать? Весь поселок взбуровил…

— Так вот, Охрименко рассказал, что перед самой бедой послал вас за водкой. Это так? Правду он говорит?

— А как надо?

— Надо правду, гражданин Курякин! Только правду!

Курякин надвинул кепку на лоб, почесал в затылке и, вздохнув, произнес:

— Память стала плоховата! Отшибает!

— Надобно вспомнить, Курякин! Поднапрячься надо! Дело важное! — посоветовал ему Егорушка.

— Если важное, надо бы озарить мне память! Ставь стакан, хлебну, тогда и вспомню…

Осокин на мгновение растерялся. Не стакана жалко, а как это все выглядело бы в процессуальном аспекте. На помощь пришел Егорушка.

Он пригрозил Курякину пальцем:

— Не валяй дурочку. Разговор серьезный, должен понять и сам.

Это подействовало. Курякин сник.

— Тот день, когда Охрименко убил свою жену, помните?

— Для какой надобности его помнить?

— С Охрименко встречались?

— Встрелся! Бродил я возле магазина, как кот возле сметаны, не поднесет ли кто. Гляжу, идет комендант, и вроде бы в подпитии. Что за чуда такая? Забегаю ему наперед и иду, вроде бы как по своим делам. А он меня пальчиком поманивает. Я сразу сообразил, что к чему. Дает десятку и велит купить поллитру да еще две бутылки пива и чего-нибудь пожевать. Мне повторять нет надобности…

— Что же вы взяли в магазине? — попросил уточнить Осокин.

— Бутылку водки, две бутылки пива и хамсы.

— На всю десятку?

Курякин встревожился.

— Не подумайте чего! Я принес сдачу, он сам мне оставил на опохмелку!

— Не о сдаче речь! — успокоил его Осокин. — Погодка как была? Дождик не помешал?

— Не-е-ет! — отозвался, улыбаясь приятным воспоминаниям, Курякин. — Птички голосили, солнышко припекало…

— Птички? Что за птички? — строго спросил Егорушка.

— Грачи…

— Отдохнули, так, что ли, нынче говорят? ·— спросил Осокин.

— Отдохнули! — согласился Курякин.

— Сколько выпил Охрименко?

— Все по-честному, граждане начальники! При мне всегда стакан, а на нем зарубка! Хоть сейчас покажу!

Курякин извлек из кармана пластмассовый стаканчик. На нем действительно были процарапаны отметины: пятьдесят, сто, сто пятьдесят граммов, а сам стакан был на двести граммов.

— Всю бутылку распили?

— Всю! Я глотками не пью… Комендант, тот три раза прикладывался, я за раз двести и из горла!

— И по бутылке пива?

— Нет! Он полстакана, остальное я. И пошел на сеновал подремать…