Евсеич сунул фотографию в карман, сдернул очки и неожиданно подмигнул.

— Пойдем ко мне в хату! Пойдем! Там я тебе что-то покажу! Пойдем, пойдем!

С неожиданным для его возраста проворством Евсеич почти бегом припустил к дому. Осокин едва поспевал за ним, не бежать же за стариком. Смешно. И никак не мог в толк взять, что так его взбудоражило. Совсем непонятной выглядела история с надписью на мемориальной доске. Не сочли ли здесь покойником живого человека?

Евсеич намного опередил Осокина. Осокин еще только подходил к калитке, а старик уже успел юркнуть в хату. Осокин подошел к крылечку, навстречу распахнулась дверь, и он увидел стволы охотничьего ружья, нацеленные ему в грудь.

Евсеич, не выступая из сеней, построжевшим голосом молвил:

— Охолони маленько, сынок! Охолони! На партизана пришел поглядеть? Погляди! Я и на восьмом десятке — партизан! И не вздумай шутки шутить, у меня два заряда и оба с картечыо! Ты руки подыми и заложи их на затылке! Сцепи пальцами, пальцами сцепи, да покрепче!

Осокин не очень-то охотно выполнил приказ старика, не находя слов от удивления.

Евсеич продолжал командовать:

— Повернись спиной ко мне и тихонько, слышь, не поспешая, следуй к автомобилю. Не боись, коли смирненьким будешь, я тебя в целости и сохранности доставлю куда следует. Там разберутся, какой это на твоей карточке Прохор Охрименко, откуда такой появился.

Осокин не знал, что и думать. И уже было решил, что председатель по неосторожности подсунул ему сумасшедшего.

Шофер выскочил из машины навстречу столь поразительному шествию.

— Тю, Евсеич! Сдурел, что ли?

— Ты меня не дури, Ванюха! — ответствовал Евсеич. — Меня и немцы не задурили, а иным-то и вовсе невподым! Кто послал тебя с твоим гостем?

— Иван Антонович! — уже с некоторой растерянностью ответил шофер.

— Вот и вези нас к Ивану Антоновичу! Гостя наперед, я сзади его постерегу!

Ванюха не стал спорить, распахнул дверцы, дождался, когда пассажиры усядутся, сел за руль и погнал «газик», вздымая пыль выше лесочка.

Осокин невольно косил глазами назад, его очень беспокоило направление стволов ружья. Но старик аккуратно держал их вниз. Осторожность — это явный признак того, что старик психически здоров. Так что же тогда произошло?

«Газик» подрулил к зданию правления. На площадке несколько машин, сновали люди. Старик положил ружье на сиденье и распорядился:

— Выходи! Приехали. Тут с тобой управятся, ежели что, и без ружья. А для бодрости скажу тебе, что оно и не заряжено! Некогда было мне патроны искать! Так-то, сынок, с партизанами шутки шутить!

С видом торжествующим и победоносным Евсеич препроводил Осокина в кабинет председателя. В кабинете народ. Евсеич подошел к столу и, окинув взглядом присутствующих, произнес:

— А ну, покиньте на час кабинет! У нас тут до Ивана Антоновича государственное дело!

Зябликов с немалым удивлением взглянул на Осокина, Осокину ничего не оставалось, как беспомощно развести руками, показывая свою непричастность к распоряжениям старика.

Кабинет опустел.

— Докладывай, дед! — попросил Зябликов.

— Кого ты ко мне прислал? — спросил Евсеич.

— Следователя прокуратуры, Ларион Евсеевич! Товарища Осокина Виталия Серафимовича! Ему надо было помочь, а я вижу, что вы ему помешали!

— Откуда это видно, что это следователь прокуратуры? — не унимался Евсеич.

Зябликов в недоумении взглянул на Осокина.

— Что случилось, Виталий Серафимович?

— Ларион Евсеевич заподозрил меня, в чем — не знаю! Пусть он и объяснит!

— То верно! Ты показал бы при всем народе свою бумажку, чтоб у меня сумления не оставалось…

— Ларион Евсеевич! Какие могут быть сомнения? Я вас заверяю, что все в порядке! — сказал Зябликов. — Что вас ввело в сомнение?

— А почему этот гражданин подсунул мне карточку фашиста, а сказал, что это Прохор Охрименко? Откуда У него в кармане такая личность? Пусть-ка объяснит!

Евсеич выложил на стол перед Зябликовым фотографию.

— У следователя, Ларион Евсеевич, может оказаться и фотография фашиста, на то он и следователь. Так это не Прохор Охрименко? Кто же?

— Это не Прохор! — крикнул Евсеич. — Это Зяпин! Федор Зяпин! Фашистский цугвахман! Зови любого, кто оккупацию здесь пережил, — все подтвердят!

— Это еще что за чин? — спросил Зябликов, отстраняя от себя фотографию.

— А дьявол то знает, что за чин! Были вахманы, а те, кто злее издевался над нашими людьми, те цугвахманы… — Обращаясь к Осокину, уже спокойнее произнес: — Ты прости меня, сынок, старика! Погорячился! И то подумай: сколь нам пришлось принять горя от этого человека! К сердцу у меня подкатило, как увидел эту личность… Думал — не продыхну! Чуть было конец не пришел! Только и взгорячило, не жив ли этот бандит, что Прохором Охрименко назвался, а тут и дурная мысль: не ищешь ли ты, сынок, как бы тому обману получить поддержку? Скажи, успокой, живой он аль нет?