Времени добраться до ближайшей двери внутрь не оставалось. Словно завороженный, разведчик наблюдал, как неровная туманная стена стремительно приближается, уходя влево, хотя и недостаточно медленно. Прямо по курсу возникла стая волют — корабль врезался в нее, рассекая носом, одна туманная спираль мелькнула у Габриэля прямо перед носом и пропала, не успел он даже отшатнуться. Потом все скрыл густой серый туман, в котором с трудом различалась даже стена надстройки, находящаяся в десятке шагов. Секунды падали в вечность, отсчитываемые гулко бьющимся сердцем, а туман все не кончался и не кончался…

Полминуты спустя капитан осознал, что все-таки жив. Внутри кольчона — и жив. Отец Анатолио, вцепившись в поручень, хрипло дышал, оглядываясь по сторонам безумными глазами. Корабль по-прежнему шел полным ходом, мерно стучали машины, в лицо все так же летела соленая водяная пыль. Однако эсминец по-прежнему оставался внутри кольчона. То ли проклятая копна тумана оказалась куда больше диаметром, чем показалась с первого взгляда, либо… либо кольчон двигался в ту же сторону. А до того он шел навстречу. Намеренно?

Потом вдруг наступила зловещая тишина. Гул машин прекратился так внезапно, словно кто-то воткнул в уши капитану хорошие затычки. Когда корабль начал замедлять ход, Габриэля снова бросило вперед, хотя и не так резко, как в первый раз.

Так. Непонятно, что происходит, но он жив. И поп жив. Однако мало ли что может произойти с незащищенным человеком внутри кольчона! Нужно быстрее укрыться внутри и уже потом приходить в себя.

— Эй, святой отец! — он сильно ткнул кулаком попа в плечо. — Нужно уйти внутрь. За мной, живо!

Поздно.

В окружающей серой мгле вспыхнули багровые огни — десятки, если не сотни. По крайней мере штук шесть или семь волют повисли между людьми и спасительным люком, медленно покачиваясь и вращаясь вокруг вертикальной оси. Габриэль вжался спиной в поручень, лихорадочно соображая. Впервые в жизни он пожалел, что предпочитает держать табельный пистолет в сейфе, а не таскать постоянно с собой, как некоторые его коллеги. Впрочем, против волют обычные пули все равно бессмысленны, нужны зажигательные, имеющиеся лишь у частей побережного спецназа. Да и не справиться одним пистолетом с таким количеством волют. Одна надежда — что попадавшиеся ему на глаза отчеты об их изменившемся характере не врали. Если люди теперь выживают внутри кольчона, почему бы и волютам на самом деле не перестать разносить людям головы шаровыми молниями, или что там у них? Главное — не делать резких движений и надеяться на лучшее. Авось пронесет. Волют становилось все больше, багровые огни складывались в рои и сплошное сияние, рассеиваемое серой туманной завесой. Одна волюта приблизилась вплотную, зависнув в полуметре от лица капитана и словно изучая его. Багровый огонь в ее потрохах начал медленно гаснуть.

И тут отец Анатолио пришел в себя.

Он не стал тратить время на громкие молитвы, бессмысленные метания и крики. Вместо того церковник сорвал с груди болтавшийся поверх сутаны серебряный Стабилон. Серебряный? Нет, стальной. Лишь сейчас Габриэль отстраненно заметил, что святой символ у попа имеет необычное дополнение в виде приделанной снизу деревянной рукояти длиной в десяток сунов. Ухваченный за нее, Стабилон превратился в шестопер, со свистом разрезавший воздух и насквозь прошедший через висящую перед капитаном волюту. Та внезапно потеряла форму, заклубилась — и два больших бесформенных кома серой слизи шмякнулись на палубу, растеклись по ней неопрятными лужами. Снова свистнул воздух — и еще одна волюта распалась на части, правда, не упавшие, а быстро растаявшие в воздухе.

В полном обалдении Габриэль наблюдал, как поп рубит ближайших волют. Никаких воплей или даже хэканья, никаких пауз — только экономные четкие движения опытного фехтовальщика, удары, перетекающие один в другой, словно церковник всю жизнь только и дрался с инопланетными артефактами. Впрочем, почему "словно"? Гражданство Кайтара дается за десять лет службы в Черных Легионах, и чтобы выжить в них столько времени, нужно проявить себя незаурядным бойцом. Пьяница или нет, но сейчас отец Анатолио демонстрировал повадки опытного солдата. Габриэль не сразу понял, что тот не просто крошит ближайших волют, а расчищает дорогу к люку. На место тающих и растекающихся волют тут же спускались новые, но из нескольких метров, отделяющих борт от надстройки, церковник прошел уже половину.

— Что встал, сопляк? — рявкнул поп, не оборачиваясь. — За мной! Живо!

Подчиняясь командным нотам в его голосе, Габриэль оттолкнулся спиной от перил и прыгнул вперед. Главное — не попасть под случайный удар, способный расколоть череп не хуже, чем волюта. Остановившись в полуметре за спиной отца Анатолио, он осторожно подшагивал вперед каждый раз, когда появлялась возможность. Лишь бы они не начали стрелять, билась в голове мысль. Лишь бы не начали…

Они почти дошли. Когда церковнику осталось сделать два шага до двери, сразу две волюты спикировали на него сверху. Предупреждающий окрик застрял у Габриэля в глотке, когда они обе вдруг рассыпались роем быстро вихрящихся серых хлопьев, окутавших попа словно снежным бураном. Тот попытался отмахнуться, но внезапно застыл неподвижно, и его тело медленно осело на палубу. Буран пропал, но еще две волюты зависли над Анатолио, преграждая путь к такому близкому и такому недостижимому люку. Одна из волют вдруг выпустила колеблющиеся отростки, потянувшиеся к Габриэлю, и тот обреченно закрыл глаза. Все. Сейчас его сжуют.

Секунды падали в вечность, сопровождаясь мерным буханьем сердца в ушах, однако ничего не происходило. Чуть погодя Габриэль осторожно приоткрыл один глаз, а когда не поверил ему — то и второй.

Волют вокруг не наблюдалось. Ни одной. Они пропали так же внезапно, как и появились — и клятый серый туман вокруг стремительно исчезал, рассасывался, истончался и растворялся в никуда. Вокруг быстро проявлялись палубные надстройки, орудийные и пулеметные башни, колышущаяся морская гладь… Не прошло и десятка секунд, как кольчон полностью пропал. Стояла гробовая тишина, нарушаемая только плеском волн о борт корабля и далекими криками чаек.