Почтовый пикап встроился в редкий поток машин, взбиравшихся на путепровод над громадной канавой, по дну которой натужно дымящий тепловоз волок череду лоснящихся черных цистерн. Городской гул нарастал, движение становилось гуще; на площади, в центре которой высился граненый штык-обелиск, уже вертелась карусель автобусов, грузовиков и легковушек. На зеленый призыв светофора со стоном тронулся и заторопился троллейбус, за ним спешно ринулись «газели», иномарки, лобастая фура с козырьком-обтекателем над кабиной и табличкой «ПУСТОЙ» за ветровым стеклом. Двухсекционный автобус – «папа с мамой» – разинул двери-челюсти и вытошнил на остановку кишащий человеческий обвал с его будничными репликами: «Ты куда прешь?! что, обождать нельзя?!» – «Да сзади толкают, чего вы орете?!»

– Да ладно вам, хорош с утра заводиться, – бросил Вадим, парень в облегающей вязаной шапке, небрежно распахнутой черной куртке на синтепоне и джинсах; сходя с автобусных ступеней слегка приплясывающим шагом, он широко вскидывал колени и пристраивал к уху дутую пуговицу на тонком проводке. Вадим замешкался на пути тех, кто стремился хлынуть в салон. На миг он задержал посадку, за что удостоился криков: «Ты выходишь или нет?! Встал тут!» Кто-то мельком оглянулся, неприязненно поморщившись, когда из наушников Вадима, вывернувшегося между лезущих в автобус людей, ударила лязгающая техномузыка – такое впору танцевать между станков у конвейера.

Вадим, сразу забыв о перепалке в пассажирской толчее, зашагал к зеву подземного перехода, все так же бросая вперед ноги и чуток вихляясь на ходу. Покачивая головой в такт ритму, он делал губами немое «уа-уа»; взгляд его был расплывчат – еще не сошла с глаз пелена недавнего сна – и напоминал о трансе, сомнамбулизме и тому подобных состояниях.

Достав сигаретную пачку, Вадим недовольно убедился, что она пуста. Смяв плотную бумажную коробочку в комок, он поискал глазами подходящую мишень и, сощурясь, быстрым движением метнул отслужившую упаковку сквозь разорвавшееся на миг людское скопище в далеко стоящую урну. Толстый краснолицый мужчина хмуро и зорко проследил путь комка от руки до урны и с удивлением покачал головой – надо ж, попал! Вадим, перехватив взгляд, с улыбочкой пожал плечами и развел руками – вот, мол, как ловко!

В многолюдном тоннеле, разветвленном буквой Y, вдоль стен тянулись слитные ряды ларьков – часть пока закрыта рольставнями, другие распахнуты. За витринами пестрели плотно разложенные товары – шапки, майки, лифчики, трусики, часы, куклы, ламинированные булки и коржики. Отгородив выпяченными задами свое скудное хозяйство от прохожих, грузные тетки с хрустом раскладывали вдоль кафельных стен листы пластика и выставляли из клетчатых сумок кто алебастровые вазочки, кто стопки шерстяных носков; банки солений, жареный арахис в стаканчиках. Вадим, упоенный музыкой, гибко лавировал между идущими, на ходу приценился к орешкам, засунул голову в табачный киоск и вынырнул с пачкой сигарет, зубами отрывая ленту оболочки. Музыка настойчивым, ударным ритмом прорывалась в его быстрых, но невнимательных взглядах, в слабых рывках головой. Казалось, весь тоннель почти незаметно пританцовывал вместе с Вадимом, и парень даже полуприкрыл глаза от удовольствия, улыбаясь блаженно и криво.

Гул нарастал. Топот десятков, сотен ног приглушил его мелодию в плеере; откуда-то над головами идущих сиропной струйкой полилась другая музыка – старинная, медленно-переливчатая, слитная с певучим и высоким женским голосом.

Быстро, но без спешки, ни с кем не сталкиваясь, некий высокий молодой человек шел сквозь поток пешеходов так размеренно и скромно, словно хотел попасть в резонанс с общим движением и раствориться в нем. Он был в немодной матерчатой кепке, распахнутом длинном пальто с заправленным в карманы и обвисшим сзади широким поясом; под серым пальто виднелся двубортный пиджак стариковского фасона, брюки с подчеркнутыми стрелками лежали на добротных, но давно и топорно сшитых ботинках. Он нес коричневый чемодан с приклепанными накладками на уголках, не иначе как вынутый из-под бабушкиной кровати—такие фибровые уродцы, оклеенные изнутри чем-то вроде блеклых обоев в цветочек, обычно хранят «смертную» одежду пенсионеров, тряпки, сберегаемые из жалости и жадности, а также целые династии моли.

Музыка, сопровождавшая Вадима, вдруг сбилась, превращаясь в тянущиеся, басовитые обрывки, между ними явственно стало возникать мерное, гулкое маршевое биение, и вот – торжественно и грозно зазвучали трубы. Сталкиваясь с прохожими, Вадим целеустремленно потянулся к одной из витрин – она светила сквозь мельтешащие фигуры, словно покачиваясь в ритме его петляющих шагов. Все ближе. Рядом. Вплотную!

Вадим улыбнулся, медленно двигаясь вдоль полок и неотрывно глядя на яркие коробки, где старинные краснозвездные танки стояли среди иззелена-желтых трав, а командир в шлеме, по пояс поднявшись из открытого люка, зорко высматривал в бинокль – что там дымится в степях у Халхин-Гола?.. А вот экипаж у бронемашины. Орудийные расчеты готовы открыть огонь, и уже вскинута рука, взмах которой означает залп. Ладный «ястребок» косо прорезает белые облака, а вдали по голубизне падает, растягивая грязный дымный хвост, черный хищник из легиона «Кондор». Фигурки солдат из набора выставлены в ряд – офицер зовет в атаку, подняв свой ТТ, бойцы встали из окопа – иглы штыков нацелены вперед. Вадим заставил себя оторваться от манящей экспозиции и, расставаясь, оглянулся на нее через плечо.

Пока Вадим брезгливо и туманно озирал на ходу бомжа, притулившегося в сыром углу, пытаясь угадать, жив ли тот, человек с чемоданом, оглядевшись коротко и пристально, посмотрел на свои наручные часы. 07:32. По губам его пробежала бледная улыбка нежности – и вновь лицо стало замкнутым и безразличным.

Он остановился закурить, скрыв осторожные глаза под козырьком кепки – распахнув картонную коробку «Герцеговины Флор», выбрал белыми пальцами папиросу, красиво и умело смял мундштук, чиркнул колесиком массивной бензиновой зажигалки и стильно пустил дым, любуясь сизой струей. Чемодан стоял за урной.

Вадим двинулся к выходу из тоннеля; парень в кепке повернул в другую сторону.

Чемодан остался.

Люди шли и шли, ежеминутно меняясь, галдя, покупая. Автобусы прижимались к остановке, вываливая новые людские массы. Ручьи и потоки пешеходов кишели, растекаясь от павильона по тротуарам, замедляясь у ларьков, вливаясь в магазины.

– Клав, это ты, что ли, приволокла? – тетка с полотенцами кивнула на чемодан соседке; та помотала головой, пожав плечами.

Согнувшись у старого, из кладовки вынутого чемодана, тетка с полотенцами потрогала черную ручку, попробовала поднять – о, тяжеловат! – потом пригнулась, приблизив ухо к чемодану.