– При таком-то раскладе понятно, чего Сталин до последней минуты не верил. Еще бы… где уж нормальному человеку логику идиота понять.

– Идиоты рейхсканцлерами не становятся, – сказал капитан. – Как и президентами. Просто у каждого человека своя логика. Мужская, женская, русская, американская, китайская… какое хочешь различие назови.

– Ну хорошо… – писатель замолчал, уставившись на ковер. В какой-то момент капитан решил, что соседа сейчас попросту стошнит, но когда тот поднял голову, особой бледности в лице не было заметно. Значит, пытался собраться с мыслями – в его состоянии тоже процесс отнюдь не из легких.

– Сейчас вот… – Петренко взмахнул рукой, словно прогоняя надоедливую муху, при этом стукнулся костяшками о стол и снова перекривился. – Ты говоришь… НАТО на нас попрет. Ладно… я – обыватель, вошь серая, по дуроскопу только рекламу вижу… но ты-то! Ты же аналитик, мля! Что, скажешь, тоже не понимаешь этой ихней натовской логики? Что ни ты и никто другой в вашей конторе не можете понять, за каким хреном они к нам полезут?!

– Если бы я мог влезть в голову президента США, – медленно произнес Балашов, – то не сидел бы сейчас перед тобой.

Помноженный на усталость алкоголь все-таки чувствовался – голова стала тяжелой… настолько, что удержать ее без помощи рук у капитана уже не получалось. Но речь пока еще была более-менее внятной.

– Но я не могу, и задачу такую мне никто не ставил. Я всего лишь могу сказать, что сейчас НАТО сосредоточило на границах с Россией мощнейшую за последние сорок лет группировку. И что когда… если в ближайшие часы они получат приказ «вперед», никаких технических проблем с его выполнением у них не возникнет.

– Да уж, – зло выдохнул сосед. – Это точно. Ту горстку, что после всех сокращательских реформ осталась, прихлопнут походя, как тараканов.

– Ну а ты? – подняв голову, Балашов не без труда сфокусировал взгляд на собеседнике… – фисатель-понтаст… отмеченный народной любовью и всяко-разными премиями. Завтра война… ты пойдешь на фронт… в партизаны?

– Ты, наверное, забыл, у меня ж справка…

– Да сожри нахрен свою справку! Руки есть, ноги на месте, автомат поднять можешь… какого рожна тебе надо?! Родина в опасности! Твоя Родина! Или у тебя еще три в запасе?! Ну, чего молчишь?!

– Были бы три в запасе, – после долгой паузы произнес Сергей, – я бы тут с тобой не сидел.

– Вот как… раньше ты другие песни пел.

– Раньше… ты мне вот чего скажи… капитан. Ну, кину я справку свою в мусорку, пойду я добровольцем. Получу ржавый «калаш», – это если успеют выдать, – и сдохну от какой-нибудь сволочной вакуумной или кассетной бомбы, так и не увидев ни одного живого натовца. А кто семью мою кормить будет, а? Партизаны твои?

– А в полицаи пойдешь? – в тон ему задал встречный вопрос Балашов. – Чтобы семью кормить… уж им-то пайку обеспечат.

– В полицаи меня не возьмут, – уверенно сказал Петренко. – Со справкой… или без. Там и без меня очередь выстроится… конкурс по сто человек на место. Блин…

Он встал, пошатываясь, дошел до балкона, распахнул настежь створку. Оглянулся назад, в комнату… и громко всхлипнул.

– Ну почему все так, а?! Только-только жить нормально начали… е-мать…

Капитан промолчал. Писатель же, так и не дождавшись ответа, вернулся к бару, из которого извлек хрустально сверкнувшую бутылку водки.

– ы?

– Нет, и тебе не советую.

– Ну и зря… – буркнул Петренко, заливая свой стакан почти до краев. – А я щас как надерусь…

– Тебе сегодня еще за руль, – напомнил Балашов.

– Какой, нафиг, руль? – с недоумением глянул на него сосед поверх недонесенного ко рту стакана. – Ах, да… не, своих я сегодня никуда не повезу. Завтра… с утра… может быть. Утро вечера вечерее… или как там?

– Завтра утром уже может быть поздно, – вставая, сказал капитан.

Петренко тоже поднялся. Они были почти одного роста, но сейчас Балашову казалось, что сосед похож на сдутый воздушный шарик – со своим пивным брюшком, маячившим сквозь расстегнутую гавайку, зачесанной лысиной и разом набрякшим лицом.

– Сегодня никуда я не потащусь, – упрямо повторил сосед. – А завтра утром… слышь, старик, если завтра утром у меня под окнами натовцев не будет… я тебе морду бить пойду. За дезинт… дезер… короче, за дезу и моральный ущерб, вот!

– Завтра утром, – спокойно сказал Балашов, – меня не будет.

Делай, что должен, и будь, что будет. Он повторял эти слова, будто мантру, снова и снова. Но легче не становилось. Делай, что должен…

Капитан вполне четко представлял, что ему надо сделать. Сейчас – раствориться, исчезнуть, затаиться, чтобы не попасть под шальную пулю в первые недели неразберихи. А затем начать потихоньку сколачивать группу, потому как один в поле не воин, даже на войне, что ведется в городе из-за угла. Собрать людей, оружие и снарягу, поставить дело – и земля вспыхнет, и будет полыхать до тех пор, пока последний человек во вражеской форме не найдет здесь свою могилу… или не уберется прочь.