Выбирать из хотя и бедных, но способных молодых людей – таков был его принцип. В 1761 году он писал в Дворцовую канцелярию о зачислении в студенты Академии художеств дворцового истопника Федота Шубина, который «дает надежду, что со временем может быть искусным в своем художестве мастером». Так начал свою карьеру выдающийся русский скульптор Федот Иванович Шубин. Краткий «шуваловский» период истории Академии художеств оказался благодаря уму, предусмотрительности, заботливости ее основателя, не жалевшего денег на дорогостоящих иностранных учителей, картины, скульптуру, пособия и материалы, чрезвычайно плодотворным, дал мощнейший толчок развитию искусства в России, открыл миру новые таланты. Уже в первом выпуске Академии художеств оказались незаурядные мастера: архитектор Иван Старов, скульптор Федор Гордеев, художник Антон Лосенко и другие. Без них невозможно представить русское искусство XVIII – начала XIX века.

Главным советчиком и другом Мецената был Поэт. Для Шувалова Ломоносов являлся живым воплощением успеха просвещенного знаниями русского народа. Благодаря настояниям Шувалова, за спиной которого стояла императрица, Ломоносов занялся русской историей, писал много стихов. Но, как часто бывает в жизни, отношения их не были простыми и ровными – слишком разными были эти люди. Шувалова и Ломоносова разделяли пропасть лет, различие в происхождении, социальном положении, диаметральное несходство характеров. Один – интеллигентный, мягкий и одновременно беззаботный, избалованный, другой – с тяжелым характером, необузданный в гневе, болезненно честолюбивый и, под влиянием винных паров, подозрительный, вечно страдающий от укусов, как ему казалось, ничтожеств и бездарностей. Ломоносов хотел, чтобы Шувалов не только восхищался его гением, но и помогал осуществлять его грандиозные планы, реализовывать весьма амбициозные идеи при дворе императрицы.

Но у Шувалова-царедворца был свой счет, свои проблемы, с которыми великий крестьянский сын не считался и которых даже не понимал. Так, после открытия Московского университета Ломоносов хотел добиться с помощью Шувалова создания нового университета в Петербурге, причем себя видел его ректором. Шувалова же пугали деспотические замашки властного Ломоносова, который мог поступить круто, своевольно и неразумно. Поэтому Шувалов тянул с реализацией планов, которые они так горячо и заинтересованно обсуждали вместе. И все это страшно огорчало нетерпеливого и подозрительного помора.

Возвращаясь как-то раз из Петергофа после очередного бесполезного визита ко двору, Ломоносов остановился на отдых на поляне и тут же написал горькие стихи, обращенные к кузнечику, который скачет и поет, свободен, беззаботен:

Шувалов – петиметр и барин – подчас не щадил обостренного самолюбия Ломоносова, никогда не забывавшего о своем социальном происхождении, и от души смеялся, глядя, как происходит за его столом подстроенная им же самим неожиданная встреча Сумарокова и Ломоносова – соперников в поэзии и заклятых врагов в жизни.

Один из гостей Ивана Ивановича, вернувшись домой, записал в свой дневник: «Бешеная выходка бригадира Сумарокова за столом у камергера Ивана Ивановича. Смешная сцена между ним и господином Ломоносовым». Ломоносов же увидел в этом совсем другое: его унизили, пытались уподобить Тредиаковскому, шуту-рифмоплету и, приехав домой, он написал своему покровителю полное гнева и оскорбленного достоинства письмо: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже (даже. – Е. А.)у самого Господа Бога, который мне дал смысл (разум. – Е. А.),пока разве отнимет». Иван Иванович не обиделся и, может быть, просил прощения у Ломоносова, ведь он его искренне любил.

Не прошло и года после этого случая, как умерла Елизавета, Шувалов уехал за границу, жил в Париже, у Вольтера в Фернее, а потом провел долгие годы в Италии. Когда он вернулся домой, Поэта уже не было в живых – Ломоносов умер в 1765 году. Фавор Ивана Шувалова оборвался, когда ему было тридцать пять лет; впоследствии оказалось, что это – ровно половина его жизни. И еще тридцать пять лет, до самой смерти в 1797 году, Шувалов прожил так, как и мечтал: вдали от суетного света, в уютном дворце своей сестры, среди любимых картин и книг, в тишине и покое.

Он остался самим собой до самого конца. Однажды гость Шувалова, войдя в его кабинет, застал хозяина в мягких креслах, в халате, с томиком Вольтера в руке. «Вот, хоть не люблю его, бестию, – шутливо воскликнул Иван Иванович, – а приятно пишет!» Он был счастливым человеком и сподобился того, о чем мечтает каждый Меценат: имя его, вплетя в свои стихи, обессмертил Поэт, который сам будет жить, пока живет русское слово.

или:

Шувалов повидал мир, был знаком с гениями, провел годы в благословенной Италии, он познал власть, почет, любовь и славу. Во второй половине жизни он писал, что, наконец, свободен, что сумел «приобресть знакомство достойных людей – утешение, мне до сего времени не известное, все друзья мои, или большею частию, были [друзьями] только моего благополучия, теперь [стали] собственно мои».