Опустилось молчание. Наконец Невилл спросил:

– А… как он? Ты… ты ведь навещал его вчера?

– Все еще без сознания, – сказал Гарри.

Все еще без сознания. Он снова и снова повторял эту фразу, когда его расспрашивали друзья, потому что семестр почти закончился, а Северус все еще не пришел в себя.

Гарри проводил все выходные у его постели, изучая учебники и глядя на него, все еще безжизненно лежащего в кровати. Иногда он говорил с ним, рассказывая о событиях в школе и магическом мире, о нападениях Волдеморта и всем, что только мог придумать. На сердце у него всегда становилось тяжело, когда наступал вечер воскресенья, и ему нужно было возвращаться в Хогвартс, но он не жаловался, убирал книги в сумку, целовал Северуса в лоб и уходил.

Все целители соглашались, что он был лучшим сыном, какого они когда-либо видели, и – несмотря на то, что младшие из них знали и ненавидели профессора Снейпа со школьных дней – старались дать ему все, в чем он нуждался. Главная целительница отдела повреждений от заклинаний после второго посещения Гарри даже дала ему разрешение проводить в больнице субботние ночи. Это показало Гарри, что состояние Северуса было действительно серьезным, и когда он впоследствии спросил об этом Дамблдора, директор даже не подумал отрицать.

Но он все еще был жив, – время от времени пытался успокоить себя Гарри. Надежда все еще оставалась.

Наконец, за день до СОВ Дамблдор позвал Гарри в кабинет для разговора.

– Мы должны решить, куда отправить тебя на каникулы, Квайетус, – сказал он. Гарри только пожал плечами. Для него не было никакой разницы.

– Сириус предложил тебе и мисс Грэйнджер остаться с ним и Энни на лето. – Дамблдор встал и положил руку на плечо Гарри. – Вы трое знакомы с маггловским миром. Сириус сказал, что хочет узнать, как жить без магии. Вы можете ему помочь.

Гарри кивнул.

– Почему Гермиона? – внезапно спросил он.

– У нее нет семьи, которая могла бы ее принять. Ее единственная бабушка жила с ее родителями. Она погибла вместе с ними.

Итак, это уладилось. Гарри и Гермиона проведут лето с Сириусом в поместье Блэков, где сейчас была штаб-квартира Ордена.

– Но если Северус поправится, я снова перееду к нему, – поставил он единственное условие.

– Конечно, Квайетус.

СОВы прошли быстро. Гарри счел их простыми и крайне скучными, кроме экзамена по арифмантике.

– В следующем году ты будешь старостой, – сказал ему Рон после последнего экзамена (которым была история магии), когда они выходили из замка для короткой прогулки вокруг озера.

– Не собираюсь, – рявкнул Гарри в ответ.

– Я сказал это не для того, чтобы тебя расстроить. Я просто думаю, что ты этого заслуживаешь. Ты – лучший студент на нашем курсе, а может, и во всей школе. Лучше Гермионы.

Гарри только пожал плечами.

– Я никогда не стремился к этому, – он опустился на землю и взял осколок камня. – Все, что я хотел, – жить, наконец, нормальной жизнью. Но этого не получается. Всегда не получается, – отчаянно пробормотал он.

– Кто тебе этого не дает? – спросил Рон.

– Никто. Все. Судьба. Жизнь. Бог. Я не знаю, – сказал он, и с каждым словом подбрасывал камень в воздух и ловил его. – Я не знаю, – снова повторил он, на сей раз только шепотом.

– Квайетус, я… я хотел поговорить с тобой, – внезапно сказал Рон.

– Я знаю, – был ровный ответ. – Именно поэтому я здесь. Но не здесь. Там никого нет, – показал он на пустое место рядом с озером.

– Хорошо, – согласился Рон. Пока они не дошли туда, ни один из них не произнес ни слова.

Гарри размахнулся и бросил камень в озеро.

– Почему ты сделал это? – с любопытством посмотрел на него Рон.

Гарри пожал плечами.

– Просто… сделал, – он сел, показав Рону последовать за ним. – Ну?

Рон неловко пошевелился и не смотрел на Гарри.

– Ты был прав тогда… в ванной, – он начал бороться со словами. – Я просто… Я… Я был смущен. Из-за себя. И тоже обманывался. Я… Я никогда не думал, что во мне так много жестокости. Ты знаешь, я потерял друга. И я злился на твоего отца – и на тебя. Я ненавидел тебя. И я был неправ. Не был, потому… потому что Гарри был только моим другом. Не моей семьей, не моими родителями. А теперь я вижу Гермиону, Дина и других, потерявших свои семьи, и вижу, что они никого не обвиняют; они не пытаются мучить других только потому, что сами страдают… А что касается Гермионы… Гарри был и ее другом. И она никогда не обвиняла тебя или профессора Снейпа, хотя она также, как и я, тосковала по Гарри, – он сделал паузу. Гарри не перебивал его, он любовался видом на другом берегу озера: зеленым холмом с несколькими деревьями. – Я считал тебя дерьмом. Я был несправедлив и отвратителен. А после… после того, как я напал на тебя в Хогсмиде… – он отчаянно потряс головой, – я просто сидел там, и мне было стыдно. И… Я испугался самого себя. И позднее, когда я извинился… ты тогда был прав. Я сделал это не из-за тебя, а потому, что нуждался в оправдании, чтобы простить себя. А ты прогнал меня и был прав. Я хотел возненавидеть тебя из-за этого, но не смог. И в тот день, когда тебя похитил Волдеморт, я увидел, что ты – просто человек, как и я, как любой другой мальчик в школе. До этого я всегда видел совершенного человека – Снейпа – который был безупречен. Совершенного студента, совершенного человека, совершенного сына – совершенного во всем. Это только усилило мою ненависть. Но в тот день… Когда авроры забрали от тебя твоего отца, я увидел, какой ты…

– Жалкий? – саркастически спросил Гарри. Болезненная усмешка перекосила лицо Рона.

– Нет! Я бы сказал, хрупкий. Ты был таким слабым. И одиноким. Так же, как и я. Как и все.

– Я был одинок в первом семестре, Рон. Твое поведение отвратило от меня большинство гриффиндорцев, – обвиняющее сказал Гарри.

– Я не мог изменить этого!

– Ты должен был подумать, прежде чем действовать, но не сделал этого. Ты позволил вести себя своим чувствам, – не переставал отчитывать Гарри.

– Я знаю! – воскликнул Рон. – И теперь я… я жалею.