– Блейк… – Голос матери, пытающейся успокоить, вразумить заполошного сына. – Они вас не тронут.

Я судорожно решал, то ли мне бежать отсюда куда глаза глядят, то ли пройти мимо полицейских с гордым, независимым видом. Мириам вышла на узкую полоску песка и стояла там в своем белом халате, словно загораживая самолет от блюстителей закона, пока сама она не придумает, что же со мной делать. Дети следовали ее примеру; натужно воя, расставив руки в стороны, они бегали у самой кромки плещущей о берег воды: Рейчел – маленький слепой самолетик – средняя, Джейми и Дэвид – по краям. Джейми вбивал свои протезы в мокрый песок и щурился в небо, гикая в такт стабилизатору «Сессны», качавшемуся на суку мертвого вяза.

Миссис Сент-Клауд поглаживала мои плечи, но все мое внимание было отдано ее дочери. Руки в карманы, она смотрела на окно, ровно прищуренные глаза взвешивали мое будущее. Ее волосы, выпущенные сегодня из тугого узла на свободу, рассыпались по плечам; подобно страстным птицам из моего сна, они опасливо пробовали свежий речной ветер. Каким прекрасным, варварским существом могла бы она стать, какой пернатой химерой, сотрясающей спокойствие утреннего воздуха?

– Они уезжают. – Миссис Сент-Клауд помахала сержанту. – Бог его знает, чего им от нас понадобилось.

Полицейские отсалютовали и направились к своей машине. Миссис Сент-Клауд изучала мои синяки. Ее пальцы ласкали мое тело, ее глаза блуждали по моей коже, и я точно знал, что она даже не догадывается о своем соучастии в бессознательном сговоре моих защитников. Все свидетели аварии сплотились вокруг меня в заботливую семью. Старк был моим честолюбивым старшим братом, Мириам – невестой. Но если миссис Сент-Клауд избрала для себя роль матери, почему она так откровенно выказывает свое сексуальное влечение? Я вспомнил, как раздевала она меня вчера вечером и с какой терпимостью смотрела на свою мать Мириам, прекрасно понимавшая причину ее возбуждения.

Воспользовавшись ситуацией, я приложил ладони миссис Сент-Клауд к своей груди. Нет, эти тонкие пальцы не могли оставить таких синяков.

– Миссис Сент-Клауд, когда я лежал на берегу, вы ведь стояли здесь и все видели. Кто-нибудь пробовал меня оживить?

Она поглаживала меня по лопаткам, словно ощупывая культяпки крыльев.

– Нет, да и кто бы решился. Блейк, я была слишком напугана, чтобы о чем-нибудь думать. Да и мало удивительного, вы же столько пробыли под водой. Я знаю, что набросилась тогда на вас, – меня бесило, что вы живы, хотя я давно уже записала вас в покойники.

– Я не покойник! – яростно отбросил я ее руки. – Мне пора уезжать!

– Нет… зачем вам это? Мириам обещала подыскать для вас работу в клинике.

Почувствовав на талии мои руки, она молча потупилась. Я отвел ее от окна: голый месмерист, направляющий немолодую загипнотизированную пациентку. Я раздел ее, и мы легли в постель. Миссис Сент-Клауд спрятала лицо на моей груди, и я знал, что она ощущает мой запах, едкую горечь себума огромной птицы, выступившего на моей коже под жаркими лучами солнца. Обнимая ее, прижимая к ее губам свой израненный рот, я все время помнил, как я пахну, и гордился этим. Она задыхалась от оглушительной вони, пыталась меня оттолкнуть. Стоя над ней на коленях, обвивая ее ноги вокруг своей талии, я вспоминал огромные крылья, носившие меня в ночном небе. Я представлял себе, что мы с миссис Сент-Клауд совокупляемся в воздухе. Я знал, что здесь, в этом грандиозном, ломающем рамки биологических видов половом акте сплелись четверо – я и она, огромный кондор и некто, мужчина или женщина, воззвавший меня из мертвых, человек, чей рот и руки я все еще ощущал на себе.

– Блейк… вы не покойник!

Миссис Сент-Клауд вцепилась мне в бедра, ее задыхающийся рот был измазан моей кровью. Теперь я боролся с этой женщиной, я вжимал ее плечи в подушку, охватил своим кровавым ртом ее губы и ноздри, высасывая из ее горла воздух. Не интересуясь более ее полом, я пытался сплавить наши тела, слить наши сердца и легкие, почки и селезенки в единое существо. Я знал, что не уйду из этого города, пока не совокуплюсь со всеми, здесь живущими: с женщинами, мужчинами и детьми, их собаками и кошками, попугаями и канарейками из их гостиных, коровами с луга, оленями из парка, с мухами, летающими по этой спальне, – и не солью всех нас в новое существо.

Миссис Сент-Клауд отчаянно сопротивлялась, била меня коленями, но затем я стиснул ее грудную клетку, выдавил из ее легких весь воздух, и она обмякла. Ее пятки судорожно колотились о мои лодыжки. Мой мозг опрокинулся во тьму, но сперва в нем вспыхнула ослепительная картина, как мы, четверо, сливаемся в полете.

Окровавленный рот миссис Сент-Клауд судорожно втягивал пронизанный солнцем воздух. Она лежала на спине, ее дрожащая рука нашаривала мою, веснушчатые ноги раскинулись, как у мертвой. На ее грудях и животе проступали темные синяки.

Я знал, что едва не умертвил эту женщину. Ее спасло только то, что я задохнулся. Она села на кровати и тронула мою грудь, словно проверяя, дышу ли я. Затем она встала, на ее лице и груди была кровь. Она смотрела без малейшей враждебности, прекрасно понимая, что она сделала.

Она ничуть не сомневалась, что я пытался ее убить, эта мать, давшая жизнь дикому, неистовому младенцу, с кровью вырвавшая меня из своего тела.

Уходя, миссис Сент-Клауд задержалась у окна и сказала рассеянно, почти безразлично: