— Почему? У нас есть замечательный корабль, который раскладывается, как одна из этих бумажных фигурок… ори… ири… ну, ты понял. Сасими. Всем тепло и хорошо, удобные проходы к ложам, пулеметным гнездам и партеру.

— Потому что ничто не пахнет цирком больше, чем парусина. И жареный арахис, и воздушная кукуруза, и… и слоновье дерьмо.

— Я непременно передам Язифи, какие твои любимые запахи, — пообещал Ньянгу. — Она будет потрясена и, может быть, запустит новую парфюмерную линию от Миллазин.

Ньянгу не очень-то удавалось сохранять свою обычную надменность.

Вынырнув из-за угла, Маев обнаружила его почти погребенным под массой крохотных человечков, чуть ли не гномов, безупречных копий «нормальных» людей. Карлики что-то кричали о контрактной шкале, а он с блаженным выражением на лице пытался торговаться. Маев на цыпочках прокралась обратно за угол и никогда не рассказывала Иоситаро о том, что видела.

— У нас серьезная проблема. Садись, выпей и выручай.

— Редко услышишь лучшее приглашение. — Ньянгу уселся за стол напротив Гарвина, придвинул к себе бутылку, налил и выпил.

— Ф-фу. Что это? Сточные воды?

— Близко, — ответил Гарвин. — Отработанный спирт после тройной перегонки, которым тешатся наши не сравненные, бесстрашные техники. Попробуй еще — проймет.

— Да уж, — протянул Ньянгу. — Будто грибок какой-то. — Но послушался. — Ну-с, так в чем проблема?

— У каждого цирка должна быть тема, от которой все и пляшут, начиная от красоток на манеже… Ну, от торжественного шествия, которым открывается представление… и до коронного номера. И костюмы должны быть придуманы в соответствии с темой.

— М-м-м.

— Хорошо бы что-нибудь возвышенное и сентиментальное.

— А, тогда все просто. Налей еще, — попросил Иоситаро.

Гарвин повиновался.

— Эта дрянь по мере потребления становится лучше, — признал Ньянгу. — Но мне кажется, все-таки ее лучше гнать по вене, чтобы не травмировать горло. Хочешь тему? Вот тебе тема. Прокатит даже при нашей ужасно секретной миссии. Назовем ее, э-э… «Парад Миров». Можно бить на старую отраву Конфедерации и на то, как мы все по ней скучаем. Одеть людей в какие угодно костюмы. Можно даже порыться, не было ли где-нибудь когда-нибудь нудистских миров… И от этого плясать.

— Знаешь, Ньянгу Иоситаро, порой я подозреваю в тебе гениальность. И даже интеллект.

— Долго ж до тебя доходило.

— Что происходит, шеф? — поинтересовалась у Ньянгу Дарод Монтагна.

Они стояли у высокого забора, начинающегося от одного из корабельных стабилизаторов. Внутри загородки находились Гарвин и Бен Дилл.

— Наш бесстрашный вождь собирается торговаться за медведя.

— За что?

— Это такая разновидность древних зверей… наверное, еще земных, — ответил Ньянгу. — Я поискал эту тварь в словаре. Там говорится, что это милое животное, которое никого не трогает, но, если его раздразнить, разнесет все на хрен, мокрого места не останется. Гарвин такое хочет.

— Зачем? Что они умеют? Или будет номер с поеданием людей?

— Хорошо обученные медведи, как сказал мне Гарвин, способны кататься на велосипеде, танцевать, немного кувыркаться… Почти все, чему можно научить очень глупого человека.

— А зачем нам такое надо?

— Затем, что, — начал Ньянгу, — цирк просто…

— …не цирк без медведя, — закончила альт Монтагна уже избитой фразой. — Или группы акробатов. Или чего там еще шарахнет в голову отцу-командиру.

— Как бы то ни было, — продолжал Ньянгу, — выяснилось, что в холмах живет придурок, который выращивает настоящих медведей. Агар-Робертес советовала нам купить пару медведей-роботов, но это же не для нашего Гарвина. Ему подавай настоящего. Смотри, это, должно быть, и есть медвежатник.

Заходивший на посадку флаер выглядел так, будто в течение некоторого времени каждую неделю исправно попадал в аварии. В открытом кузове помещалась большая клетка, в которой сидела ужасно большая, ужасно темно-коричневая, ужасно мохнатая животина с ужасно большими когтями и зубами.

— Ё! — воскликнула Дарод. — На него и смотреть-то страшно. Кто-нибудь захватил бластер?

— Гарвин сказал, что дрессировщик сказал, что медведь ласковый, как ребенок.

Зверь в кузове взревел, и прутья клетки отозвались мелодичным пением.

— Какого типа ребенок? — громко поинтересовалась девушка.

— Этого он не говорил.

Флаер приземлился, и оттуда вылез ужасно волосатый мужик. Он приветствовал Гарвина, представился как Иниас и захромал к клетке.

— Это Крошка Дони, — сказал он. — Отродясь не видал малютки сметливей. У меня на ранчо таких еще двое, если вам нужна реальная звездная власть.

— Звездная власть? — Ньянгу подавил смешок.

— Вы говорили, она ласковая. — Гарвин разглядывал рваный шрам на руке дрессировщика.