— Думаю, больше всего его обрадует сам факт, под кого мы копаем, — радостно заключил я. И в предвкушении победы радостно потер руки.

Мы решили спуститься в холл до прихода гостей. Чтобы тщательно обдумать ситуацию и предугадать все неожиданности. К тому же нас волновало, что еще не появлялся профессор Заманский. Присутствие которого на поминках было бы весьма кстати.

Чета Кис-Кис суетилась на кухне, и оттуда раздавались аппетитные запахи. По их просьбе мы расставили подсвечники, с нетерпением поглядывая на дверь. Наше ожидание было вознаграждено. Наконец широко распахнулась дверь. И на пороге появился профессор. Он промок с ног до головы. На его красивом лице читалось нескрываемое волнение. Ни на кого не взглянув и даже не поздоровавшись, он торопливо прошел вдоль холла, к лестнице, оставляя после себя грязные мокрые следы. Но его остановил хриплый голос Вано.

— Добрый вечер, профессор!

Он резко остановился. И оглянулся. И удивленно взметнул брови, словно не ожидая нас здесь увидеть.

— Да, да, добрый вечер, молодые люди. Извините, я вас не заметил. Прошу прощения, — растерянно пробормотал он.

— Не очень-то приятно гулять в такую погодку, — невзначай продолжал мой товарищ. И кивнул за окно, за которым по-прежнему хлестал дождь.

— М-да, — глухо ответил Заманский. — Решил прогуляться к морю, да забыл зонт. А возвращаться не хотелось.

— Да уж. Возвращаться — дурная примета, — не унимался Вано. — Мы ожидали вас увидеть на похоронах. Хотя вы и не были близко знакомы с убитым. Но, сами понимаете, городок маленький. Свои обычаи, правила. Им не понравилось.

— Да, да. Я опоздал на похороны, сами понимаете, работа… Но тут неожиданно стало плохо Угрюмому. А никого не оказалось на месте. Так что пришлось выбирать между мертвым и живым. Я выбрал второе, чтобы он не оказался на месте первого, — как-то уж слишком торопливо стал оправдываться профессор.

— Ну, насколько я знаю, рак неизлечим, — заметил я.

— Но это не означает, что больному не надо оказывать помощь, — хмуро ответил Заманский.

— Надеюсь, вы придете на поминки, — я взглянул на часы. — Через полчаса собираются друзья адвоката.

— Да, да, безусловно, — профессор с готовностью кивнул головой. — Непременно. Только переоденусь.

И не сказав больше ни слова, он пошагал вверх по лестнице. Некоторое время мы молча смотрели ему вслед, пока за ним не захлопнулась дверь.

— Похоже, опять был на кладбище, — предположил Вано.

— Похоже. Главное, чтобы ему не стукнуло вновь исчезнуть. Во время нашей трапезы. Он вполне может это сделать через черный ход. Придется мне там подежурить. А ты встречай гостей. И не забудь указать Гоге его почетное место.

У черного входа мне пришлось дежурить с полчаса. Но профессор по-видимому не собирался никуда выходить. И все же было небезопасно оставлять свой пост. Я продрог до посинения. И когда Вано позвал меня, казалось за моей спиной выросли крылья, на которых я и влетел в гостиницу.

Там уже царил полумрак. Подсвечники освещали холл. Их мягкий растерянный свет придавал всему загадочность. Похоже, все гости были уже в сборе. Они сидели за круглым, богато сервированным столом. В центре его высилась высокая ваза из старинного червленого серебра, в которой стояли четыре желтые розы. Царило гробовое молчание.

Мой приход все восприняли довольно сдержанно, даже учитывая тот шум, с которым я ввалился, оставляя после себя грязные следы. Сам же я облегченно вздохнул, заметив сидящего за столом Заманского, по обе стороны от которого виднелись Гога Савнидзе и Вано. Заманский был в строгом темно-синем костюме в черную полоску и голубой рубашке. И в мерцании свечей его лицо казалось моложе, красивее и благороднее.

Я примостился на свободном стуле напротив профессора. Он посмотрел на меня, слегка приподняв подбородок. И мне показалось, что в его взгляде был вызов.

На сей раз слово держал Модест Демьянович, который был в таком же черном костюме. Похоже мэру города на сей раз решили не давать слово, зная, что он на нем каждый раз спотыкается. А поминки, похоже, намечалось провести в строгости и почете к умершему.

— Я сожалею, что мы собрались в этот вечер по столь печальному поводу, — торжественно и грустно начал Модест Демьянович. — Я сожалею, что в этот вечер нет с нами нашего друга. Хотя вроде бы все по-прежнему. Такой же вечер. Так же зажжены свечи. Те же знакомы лица. Но я думаю каждый из нас уже почувствовал утрату. Ощутил, что уход одного человека способен перевернуть душу, вызвать в ней всплеск горечи и отчаяния. Впрочем… Впрочем, я думаю, наше отчаяние бы не пришлось по сердцу адвоката. Он был сдержанным и утонченным человеком. И главное — очень мудрым. И он наверняка говорит нам с небес: жизнь продолжается! И мой уход не должен на нее повлиять. Напротив, мой уход должен еще раз дать всем нам почувствовать, насколько все непредсказуемо в этом мире. И насколько велико зло. Но добро гораздо сильнее. И чтобы на свете было больше добра, необходимо самим стать добрее. Ведь каждый из нас в ответе за беды и трагедии. И каждый из нас в состоянии улучшить мир своим поведением. Своей нравственностью, своей душевной гармонией. Которая безусловно рождается из веры в справедливость, из веры в добро. Просто из веры…

И я верю, мои дорогие друзья. Нет, гораздо больше — мои дорогие ученики. Я верю что каждый из вас так же прекрасен и мудр, каким был покойный. И я верю, что где-то на небе сегодня зажглась еще одна звезда. И мы должны к ней присмотреться, прислушаться. Возможно, она и подскажет нам, как жить дальше…

Вы знаете что я категорический противник выпивки, как и покойный. Но обычаи народа… Их не перечеркнешь. Поэтому сегодня исключительный день. И, думаю, не грех, а напротив — истинный жест памяти будет, если мы поднимем бокалы…