Через некоторое время, очень напуганный, я сделал ту же попытку. Я ничего не почувствовал. Мое тело не подверглось никаким изменениям ни после принятия яда, ни после противоядия.

Франко решил, что на следующий день, в четверг, 16 августа 1962 года, он хочет обедать на ферме Арансади.

Мы, заговорщики, собрались в Тулузе накануне ночью в квартире моего дяди Пачи – он был холостяком и жил один.

Невероятно было, чтобы что-нибудь пошло не так, меня было достаточно трудно вычислить, но на всякий случай мне дали инструкции по плану бегства во Францию и сеть надежных контактов.

Все было предельно ясно, встреча являлась скорее символическим актом: тост шести связанных клятвой людей с пожеланием удачи мне и всем – успеха в тираноубийстве.

Наутро правительственная машина, каждый день приезжавшая за моим отцом и за мной в Альсо, отвезла нас прямиком в Вильябону.

В четверть второго мой отец попробовал порции, приготовленные для каудильо: вкусное мармитако, [91] знаменитых кальмаров в собственном соку (позже их разогреют на водяной бане на тех же самых тарелках, на каких подадут), рис с молоком и вино, выдержанное вино «Маркес де Рискаль».

Ровно в два, как штык, появился Франко со своей немногочисленной свитой, которая, не считая двух охранников, состояла из трех человек, с которыми он собирался разделить трапезу: его двоюродного брата Пакона, с ним он был неразлучен, Николаса Ласарте (алькальда Сан-Себастьяна) и какого-то гражданского губернатора, чьего имени я никогда не знал или не помню.

Когда представители власти сели за стол, я вошел в столовую, дрожа, как флан.

Я попробовал вино, а потом мармитако.

Помню, я подумал, что это несравненное кантабрийское блюдо – сочное и приготовлено именно так, как надо: его варили в течение минимального времени. Любопытно, какие причудливые мысли приходят в голову человеку в моменты максимального нервного напряжения.

После дегустации я застыл неподвижно посреди столовой, в ожидании, пока подадут кальмаров.

Франко выпил треть своего бокала вина и съел не больше пяти ложек вкуснейшего кушанья из даров моря, в то время как его двоюродный брат Пакон потребовал добавки: он всегда отличался хорошим аппетитом.

Сердце стало рваться прочь у меня из груди, когда настала очередь третьего блюда.

Перед Франко поставили дымящуюся глиняную кастрюльку с восемью кальмарами – каждый был не крупнее большого пальца, – политыми густым черным соусом; к блюду подали большой кусок поджаренного хлеба.

Яд, в виде малюсенького сплющенного шарика, я прятал в правой руке, между безымянным пальцем и мизинцем.

Когда я поднес к кастрюльке руку с вилкой, мне показалось, что старый диктатор смотрит на меня с особенным вниманием, как будто чувствует что-то необычное; я подумал, что он услышит барабанную дробь моего сердца.

Нервы едва не выдали меня; я опустил глаза, занес руку над кастрюлькой, совсем близко от еды, потер одним пальцем о другой, чтобы пот не удержал шарик, и тот упал, мгновенно потонув, спрятавшись в плотном, но жидком соусе, выплыть на поверхность он не мог.

Даже орел не разглядел бы моей манипуляции.

Яд быстро растворялся в теплой среде, и хотя шарик был не больше горчичного зерна, он заключал в себе больше смертоносной силы, чем целое семейство скорпионов. Дядя Пачи позаботился об успехе предприятия и не поскупился на дозу.

Я взял в левую руку нож, отрезал кусок кальмара, несколько раз прожевал его и с трудом проглотил. Вслед за тем я взял ложечку, сделал над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться, чтобы у меня не дрожала рука, зачерпнул соус неглубоко от поверхности (конечно же, подальше оттого места, куда упал яд) и попробовал. Франко сделал мне недовольный жест правой рукой, другую, пострадавшую на охоте, он прижимал к лацкану синего пиджака бессильную, как у кататоника или у паралитика.

Я мог уходить.

Противоядие, порошок, уже некоторое время лежало у меня под языком, в защитной пластиковой капсуле, которую я раскусил, как только повернулся спиной к столу.

Во исполнение плана я не стал уходить из столовой, чтобы отвести от себя могущие возникнуть в дальнейшем подозрения. Я пошел к кухонному столу, где стоял кувшин с водой и стаканы для дегустаторов, и выпил, чтобы легче проглотить порошок и пережеванную капсулу.

Несколько успокоившись, я вознамерился тайком понаблюдать за Франко. Не каждый день видишь, как умирает тиран. Мое имя займет свое место рядом с именами Марка Юния Брута, Гаврилы Принципа, Матео Морраля и Джона Уилкса Бута, [92] но будет вызывать при этом всеобщее уважение. Карлос Мария Астигаррага Ираменди, человек, убивший Франсиско Франко Баамонде, одного из самых жестоких диктаторов XX века. Я сам сделаю так, чтоб мир узнал об этом в подходящий момент (какими идиотами бывают люди).

Но, как знаете вы и последний дурак, ничего не произошло.

Франко немного пошевелил кальмаров вилкой, но не стал их есть. Он повернулся к хозяйке, которая стояла в столовой, сторожа каждое движение генералиссимуса, и сказал ей:

– Не презирайте меня за это, Ампаро, вы ведь знаете, что это блюдо мне ужасно нравится… Но меня немного укачало на поворотах дороги, и у меня пропал аппетит. Боюсь, кальмары будут для меня сегодня несколько тяжелы… Я лучше попробую кусочек жареного мерлана или яичницу по-французски… но в любом случае позже.