Кстати, я – один из немногих, кто знает о настоящей причине того, почему они столько лет не разговаривали друг с другом. Вопреки тому, что думают многие, она не имеет ничего общего с Авой Гарднер и историей о подмене, которую я считаю легендой.

Прямой причиной их взаимной и трагической агрессивности было то, что на свет выплыла старая обида, настоящая. А новая точка зрения на нее, которую я помог им оценить в ночь, предшествовавшую их взаимному убийству, помогла им дойти до кульминации, в результате чего пролилась кровь.

Откуда я это знаю? Потом, если не забуду, расскажу вам эту историю.

Время помогло мне справиться с депрессией и излечило меня от воспоминаний о Бланке Эреси.

Примерно в тот же период изменилась реакция моего организма на алкоголь, и я стал подвержен приступам гнева, когда напивался.

В конце 1979 года я почувствовал, что полон охоты и решимости, чтобы взяться за самое трудное и желанное предприятие: заняться Пачи Ираменди, козлом дядей Пачи.

Я снова стал наведываться в свою старую тулузскую компанию, которая, как это обыкновенно происходит во всех деревнях и городах Эускади, по-прежнему состояла из тех же самых членов, что и в 1962 году. Они неизменно поддерживали всегдашние поверхностные отношения, ограничивавшиеся совместными попойками и разговорами на общие темы, исключавшими личные подробности или конфликтные темы, ради мирных прогулок по барам всем стадом.

Я снова начал читать газеты и выяснил, что Йосеан Аулкичо уже не занимается воинственной «Басконией». Он взлетел высоко и стал новоиспеченным тренером своей прежней команды, «Атлетик» из Бильбао.

В моей старой компании было два человека, которые, как я думал, могут иметь какое-то отношение к ЭТА. Я спросил их, не могут ли они свести меня с Пачи Ираменди. Сначала они отреагировали вяло и недоверчиво, но через несколько недель передали мне на словах послание: он назначал мне встречу в баре «Селата» в Байонне (это место я никогда не забуду) в полдень 28 апреля, в тот же самый день, когда ЭТА убили в Дуранго городского полицейского.

Я решил, что наилучшим способом, чтобы иметь возможность покончить с дядей Пачи, будет пробраться в его собственное змеиное гнездо. Я вступлю в организацию, чего бы мне это ни стоило и какие бы обязательства я ни должен был на себя принять.

Я ждал, сидя за столиком на маленькой террасе в баре «Селата», расположенном на улице Пуасонри, в сердце Пти-Байон, квартала средневековых улочек, усыпанных барами и ресторанами. В двадцать минут первого за мной пришли молодые мужчина и женщина, на эускера велевшие мне следовать за ними.

На подземной парковке возле реки Адур, обыскав на предмет оружия, они посадили меня на заднее сиденье автомобиля, завязали мне глаза и велели мне лежать, не вставая.

Потом я проверил: поездка длилась час. Я заметил, что мы несколько раз меняли направление. Во время путешествия мои спутники говорили мало и по-французски, а этого языка я тогда не знал.

Повязку у меня с глаз сняли в гостиной хорошо обставленного дома, наверняка это было шале: несмотря на плотно задернутые шторы я заметил, что комната находится на первом этаже.

Мой проводник-мужчина указал мне на один из стульев, расставленных вокруг обеденного стола. Он сам встал возле двери, карауля меня. Он достал автоматический пистолет, взвел курок и снова убрал за пояс, спереди, чтобы держать его под рукой.

Через несколько минут в гостиную вошел дядя Пачи и сел напротив меня, не здороваясь. В ту пору ему было сорок семь лет, и он был главой коммандос. Я нашел, что он постарел. То обстоятельство, что я наконец увидел человека, больше всех ответственного за катастрофу, разрушившую мою жизнь, взволновало меня меньше, чем я ожидал. Мы говорили на эускера.

– Что ты хочешь от меня, племянник? – спросил он меня с угрюмостью, которую не смягчило родственное обращение.

– Я хочу сделать что-нибудь для нашей земли… Снова бороться вместе с вами.

Его недоверчивое выражение не рассеялось после прямого изложения моих намерений. Казалось, он больше рассматривает меня стеклянным глазом, чем здоровым. Он вызывал у меня чувство тревоги.

– Если говорить откровенно, я думал, что ты уже очень давно мертв. Я не знал, что ты выжил после той комы. Я только совсем недавно узнал, что ты спал тринадцать лет. Это была сиеста. – Делая это лаконичное замечание с претензией на изящество, он наблюдал за моей реакцией; реакция была нулевой. – Мне помнится, ты не был слишком глуп, племянник… Я бы на твоем месте был весьма обижен на меня за все это дело. А ты нет?

– Вначале так и было… Потом уже нет.

– Любопытно. А почему потом уже нет?

– Я понял, что это, должно быть, был несчастный случай, что что-то случилось с противоядием.

– А с твоим отцом?

– Никто не мог предугадать, что он будет есть кальмаров Франко. Мне объяснили, что он так занервничал, когда я потерял сознание, что почувствовал внезапный голод; он отнес их на кухню и все съел.

– Ага… А если я тебе скажу, что это не был несчастный случай? Что мы решили пожертвовать тобой, так как это было единственное средство надежно отравить Франко?