Переговариваясь, троица приблизилась к стенам Круглого города – Ал-Мадина ал-Муддавара, ядра Багдада. Его внешние стены из сырцового кирпича поднимались на высоту хорошего тополя, а башни возносились еще выше. Минешь ворота, пройдешь шагов сорок – вторая стена встает. За нею по окружности шла улица, переулками деля кварталы на сегменты.

Ученые свернули направо, однако Комнин уже расхотел наносить визит Абу Камилу.

– Ах, я беспамятный! – неожиданно запричитал он. – Совсем забыл навестить больного друга! Старый Катир ибн-Сабит живет один с дочерью, он ждет от меня помощи и участия. Простите меня, друзья, но нам не по дороге – долг зовет!

– Долг превыше всего, – согласился Аббас.

– Передавайте вашему другу наши пожелания здоровья и долголетия, – добавил Абул. – Да поможет ему Аллах!

Трое раскланялись и разошлись – ученые направились по улице, горячо обсуждая способы измерения земного шара, а Комнин пошагал к центру города.

Евлогий прошел воротами, над коими вздымалась на полета локтей башня караулханы. Прямо от нее к центру города вела длинная галерея, перекрытая полусотней сводчатых арок. Стражник шагнул из тени и грозно спросил:

– Куда направляешься?

– Иду в гости к другу, коего приютил брат халифа, да умножит Аллах лета жизни защитника правоверных!

– Проходи, – смилостивился страж и скрылся в тень.

Евлогий убыстрил шаг и покинул сводчатый переход на большой площади. Ее замыкали в кольцо семь присутственных мест-диванов, мечеть Ал-Мансура и дома родичей халифа, а в самой середке возвышался Аль-Кубба аль-Хазра – «Зеленый купол», один из дворцов халифа. Палаты владыки полумира были в самом деле увенчаны блестящей зеленой полусферой, достигавшей восьмидесяти локтей высоты, а на самой ее макушке блестела позолотой фигура всадника с копьем. «Да, умеет жить халиф...» – в который раз подумал Комнин.

Пройдя во двор дома Мухаммада ал-Кахира, брата халифа, Евлогий убедился, что тот живет не хуже. Прямоугольное зеркало бассейна занимало всю середину двора и светилось блеклой синевой летнего неба. Между краями бассейна и зелеными полосками стриженых мирт были оставлены узенькие проходы. Зелень обрамляла аркадумавазин, и получалось, что аркад было две – одна всамделишная, а другая, точно такая же, только перевернутая, отражалась в мерцающем водоеме. И до чего ж они легкие, эти аркадки! Их подпирали тонкие колонки, а каждая арочка была заключена в узорную раму. В орнамент рамы вплеталась вязь арабских букв. «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – пророк его» – эти слова повторялись и повторялись, а сам узор сменял свои мотивы с четкостью и последовательностью алгебраической формулы. Лазурная, алая и золотая краски то сплетались в завитках, то разбегались линиями...

Между колонками поблескивали тонкие струйки фонтанов. Комнин прочел замысловато свитую надпись на мраморной чаше: «Смотри на воду и смотри на водоем, и ты не сможешь решить, спокойна ли вода или струится мрамор...» Да уж...

А за водоемом открывался сам дом, обширный и богатый, отданный ал-Кахиром во временное пользование Катару ибн Сабиту – за известные лишь им двоим услуги (Катар спас братца халифа – увел из засады, которую сам же и устроил). Комнин усмехнулся. Знал бы ал-Кахир, кого он пригрел! Имя Катара ибн Сабита было одним из многих, взятых не старым еще Игнатием Фокой, агентом Комнина в арабских землях. Игнатий имел титул спафарокандидата и мог спокойно обитать в Константинополе, отбывая непыльную службу при дворе императора. Но скука гнала его с берегов Золотого Рога на берега Нила и Тигра, где Фоку поджидали опасности и труды. Комнин хорошо понимал Игнатия – сам был такой же...

Между изящных колонн промелькнула фигура женщины, и Евлогий облизнул внезапно пересохшие губы – к нему приближалась Елена Мелиссина, напарница Игнатия. Нет, она не помогала Фоке сносить трудности, она командовала им. Елена была главной в неразлучной паре, играя роль дочери. Одинокий мужчина поневоле вызывает подозрения, но кого встревожит присутствие отца с дочкой? Впрочем, называть Игнатия мужчиной можно лишь в прошедшем времени – Фока добровольно оскопил себя, дабы спасти душу. Тем лучше для Елены – молодой, умной, коварной, изобретательной, жестокой... и невероятно красивой женщины. Вот уж кого Комнину не понять! Мелиссина принадлежала к богатому и знатному роду, с рождения будучи причисленной к самому высокому придворному рангу, являясь зоста-патрикией. У нее было все, что нужно женщине для счастья, – деньги, роскошный дом в Константинополе, огромное поместье за городом. Казалось бы, живи и радуйся! Шей самые вычурные наряды, закатывай пиры, и пускай твои капризы наперегонки исполняют мужи, приближенные к базилевсу. Так нет же – Елена ударилась в политику, отдалась той ее тайной составляющей, которая подпитывает в базилевсе уверенность в победе или предупреждает о возможном поражении. Женщина стала разведчицей, тенью шествуя за Игнатием и направляя его.

– Салям алейкум, Халид, – поздоровалась Елена, выходя из-за аркады, и Комнин затрудненно сглотнул. Перед ним стояла не просто женщина, а сама суть ее пола, возбуждая страсть любым движением, гримаской или словом. Елена была закутана в тонкую накидку, из-под которой выглядывали шаровары, но драгоценная везарийская ткань не могла скрыть узенькой талии – легко обнимешь двумя сомкнутыми ладонями! А этот восхитительно-крутой, амфорный изгиб бедер?! А великолепные длинные ноги?! А грудь – вызывающе высокая, неколебимо тугая?! А эта шея, плечи, руки, вороная волна волос, склонных виться!

Лицо Елены скрывала полумаска, привычная для восточной женщины, но даже взгляда огромных черных глаз было довольно, чтобы вожделеть.

– Салям... Лейла, – кривовато усмехнулся Комнин. – Где Катир?

– Он дома. Позвать?

– Не нужно. Я буду говорить с тобой. Есть новое задание.

– Мы готовы исполнить все, что нужно.

– Я не сомневался... Ты бывала в Русии?

– Именно бывала. С купцами из Херсонеса поднималась по Борисфену до крепости Самбат – арабы называют ее Куябой, славины кличут Киевом, а русы – Кенугардом.