Шрифт:
Олег видел перед собой потное лицо противника и снова пожалел меч – воткнул в печень Фахриддину нож, посланный Шамсией.
Последнему из компании погонщиков он оставил жизнь – противно стало. Да и что за подвиг – резать пьянь?
– Шамсия!
– Я здесь!
– Уходим!
– Бежим!
– Не бежим, а именно уходим. И не забудь взять верблюдов! Три, четыре, сколько сможешь увести. Если хочешь – поделись с подругами, мне чужого добра не жалко...
Стремительным шагом Сухов вышел во двор... И нос к носу столкнулся с Ивором Пожирателем Смерти.
– Ивор?!
– Полутролль!
Они обнялись, не скрывая радости.
– Мы тебя ждали-ждали, – прогудел Малютка Свен, выходя из тьмы, – да так и не дождались. Стали искать, вышли на след и дунули сюда!
– А ты, смотрю, – проворчал Турберн, пряча меч в ножны, – времени зря не терял... Всех уделал!
– Заглядываю в одну комнату, – подхватил Саук, – трупы! В другую – трупы! И тишина...
– А это кто такая? – уставился на Шамсию Стегги Метатель Колец.
– Это здешняя невольница, она мне помогла. Я ей обещал всех верблюдов из каравана отдать, вместе с грузом.
– Раз обещал, – рассудил Железнобокий, – пущай забирает. А мы коней возьмем, не пешком же до Шемахи топать? И так уже все ноги сбили, тебя догоняя...
«Чертова дюжина» помогла нагрузить десяток верблюдов и проводила девушек-невольниц за ворота.
– А я бы с той худенькой покувыркался бы... – задумчиво проговорил Малютка Свен.
– Охолонись, – строго сказал Турберн. – Вот займем Шемаху, и кувыркайся хоть до одурения. По коням! Поехали наших встречать...
Утром солнце осветило безрадостную степь, редко где отмеченную зеленой арчой, купами дубов или порослью кизила. А вот там, где селились люди и хватало воды, колыхалась не трава, а пшеница. Зеленели виноградники. Зрел хлопчатник.
Впрочем, варяги (а их в поход отправилось четырнадцать сотен) старались обходить селения стороной – не стоило размениваться на мелочь, когда впереди ждал крупный приз.
Поначалу наведывались – реквизировали коней и мулов, но вскоре вся пехота превратилась в кавалерию. Конники из варягов получились хреноватые, да от них и не требовались фокусы джигитовки. Главное, прибытие в Шемаху резко ускорилось – и никто из местных не успевал предупредить шаха о непрошеных гостях.
На второй день на севере поднялись невысокие горы, склоны которых были покрыты густым лесом из дуба, граба, карагача. Толстые плети дикого винограда и плюща заплетали деревья, как лианы, а можжевельник больше походил на сосну – до такой величины вымахивал.
Перевал отыскали не скоро, но спуститься по другую сторону хребта удалось без проблем.
И вот настала та долгожданная минута, когда князь Инегельд выехал на высокий холм и сказал:
– Шемаха!
Он вытянул руку с плеткой-камчой, указывая на серые стены города, сложенные из плитняка. Множество плоских крыш и глянцевых куполов теснилось за ними, а выше их, превосходя даже шпили минаретов, поднимались палаты дворца Гюлистан.
Шемаха лежала меж лесистых гор, ее окружали семь нарядных караван-сараев, зеленые сады и виноградники. Расстояние скрадывало грязь и вонь, нищету и убожество – издали Шемаха смотрелась очень даже ничего.
Турберн, а за ним и вся «чертова дюжина» поднялись на холм, легонько понукая коней.
– И много у той Шемахи защитничков? – спросил Железнобокий, щурясь на солнце.
– Мало! – уверенно сказал Саук. – Совсем мало! Тысяча и еще две сотни аскерхасов [42] – они во-он там, на горе, в лешгергяхе – военный лагерь такой... Во дворце сидят двести телохранителей-джандаров. Ну оруженосцы еще, миршабы – это конные стражники. А больше и нет никого!
42
Аскерхасы – дословно: «чистое воинство». Привилегированная гвардия ширваншаха.
– Вперед! – величественно сказал Боевой Клык, и войско тронулось, спускаясь в долину.
Шемаху загородили пологие холмы, за холмами буравила землю мутная речушка, кусты дикого орешника обозначали русло. Вразброс росли карагачи, а далее виноградники чертили зеленые рядки по склонам.
– Чо! – послышалось из низинки. – Чо-о!
Мемекая, выбежали овцы, за отарой поспешали два пастуха, старый и малый. Оба были в меховых душегрейках-кюрди на голое тело, вязаных носках-джорабах и остроконечных овечьих папахах.
Узрев огромное войско, чабаны растерялись, и овцы этим тут же воспользовались – стали разбредаться. Но лохматые пастушьи собачищи дело свое знали туго – рыча и клацая зубами, они сначала собрали отару, а потом облаяли варягов. Кто-то, кажется, Стегги, достал лук, но князь остановил его жестом.
– Я вас приветствую! – сказал он, покосившись на Олега.
Полутролль перевел, и старый чабан поклонился.
– И мы приветствуем тебя, – сказал он нараспев. – Живи, пока светит солнце и луна!