Шрифт:
Вслепую, ничего не разбирая в непроглядной пыли, Лобанов нырнул в ход и выбрался наверх. Гефестай топотал сзади, во всю глотку перебирая ненормативные лексемы.
Эдик, плюясь и кашляя, протирая глаза, глянул за зубцы и прокричал:
– Гефестай! Гелепола у самой стены! Давай валить!
Сын Ярная подскочил к нему. Осадная башня медленно накатывалась на засыпанный ров. Римляне на ее верхней площадке, прячась за поднятый перекидной мостик, забрасывали парфян дротиками.
– Противовес готов? – заорал Гефестай через плечо.
– Готов! – откликнулся Ширак, лихорадочно разматывая толстый канат, свитый из кожаных ремней и перекинутый через мощный блок.
– Искандер, гарпаг!
Эллин сноровисто подтащил к баллисте длинный брус, до половины окованный железом, с расходящимися крючьями на одном из торцов. С другого конца торчало кольцо.
– Вяжи!
Искандер кинулся к ременному канату, и Лобанов шагнул подмочь.
– Давай подержу!
– Ага!
Сергей поднял гарпаг, и Тиндарид привязал канат за кольцо.
– Заряжай!
Искандер с Лобановым уложили когтистый брус в желоб баллисты, разом принялись тягать рычаги, скручивая ворохи воловьих кишок, служивших упругим элементом.
– Левый недокручен! Надо по шестьдесят оборотов в каждую сторону! Еще давай!
– Хватит! Целься!
Искандер закрутил бронзовый винт углового наклона.
– Вот так ладно будет!
Лобанов выпрямился и глянул вокруг. Тысячи людей, собравшись по разные стороны стены, готовились друг друга умертвить – сотни стрел летели в обе стороны, ядра вонзались в стены, выбивая фонтаны пыли и крошева. Тюки пакли кончились, но уже два-три очага возгорания пламенели на окраине Антиохии. Жители бегали, таская песок и мокрые кошмы, закидывали, захлопывали огонь.
Лязг, свист, вой, крик, стук, визг, гул стояли над местом битвы, озвучивая величайшее из бедствий – войну.
– Пора! – решил Гефестай, вздрагивая от возбуждения, и махнул рукой: – Толкай!
Искандер дернул за рычаг, баллиста издала короткий грохот, и гарпаг улетел к гелеполе, пробивая стену на высоте четвертого яруса.
– Отпускать? – завопил Ширак.
– Отпускай!
– Ложись!
Сак двинул здоровенной киянкой по рычагу на блоке противовеса и упал, прикрывая голову. Ременной канат мгновенно натянулся, а заскрипевший и застонавший блок стал бешено вращаться. Запахло дымком и жженым деревом.
Лобанов подполз к амбразуре и выглянул, как из ложи, на сцену театра военных действий. Гарпаг, пробивший стенку гелеполы, раскрылся внутри, как якорь, а кожаный трос подрагивал и гудел. Видать, какая-нибудь каменюка в несколько тонн весом тянула его через блок.
– Пошла! – заорал Гефестай. – Слава Митре, пошла!
Гелепола, треща и стреляя лопающимися брусьями, стала крениться в сторону бастиона. Когорта, толкавшая ее, заметалась, пытаясь удержать падение громады, но тщетно.
С глухим ударом противовес ляпнулся на землю, ременной канат провис, но участь осадной башни была уже решена – медленно, с нарастающей скоростью гелепола рухнула.
Ужасающий треск и гром покрыли все шумы битвы, сотряслась земля, коробчатая гелепола сложилась, ломаясь и плющась. Легионеры сыпались из нее, как зерно из худого мешка, и тут же попадали под обстрел парфянских лучников.
– Огоньку им! – захохотал Гефестай. – Пущай погреются!
Укрепив горшок с нефтью в праще онагра, он подпалил ветошь на крышке сосуда и сам ударил по спусковому рычагу. Онагр [63] подпрыгнул, как лягающийся осел. Зажигательный снаряд ударился о гелеполу, огненным ручейком проливаясь в разрыв по углу. Вопли и крики римлян подтвердили точность попадания.
63
Онагр (лат.) – осел.
– Наш вам горячий привет! – проорал сын Ярная, явно дурачась. – Видали, как я ее?! Хлоп – и готово! Плавали – знаем!
– Ну, не один ты поучаствовал, – резонно заметил Эдик. – Мы тоже проявили массовый героизм…
– Молчи, презренный!
Загнусавили букцины, играя отступление. Поредевшие когорты стали отходить, сохраняя строй.
– Красиво идут! – ухмыльнулся Лобанов.
– Ага! – радостно подтвердил Гефестай.
– Один – ноль! – воскликнул Эдик. – В нашу пользу!
Мир-Арзал тупо ходил по кругу, наваливаясь на толстый рычаг-рукоятку, и вращал жернов.
Тяжелый каменный круг туго проворачивался, перемалывая зерно, но мука сыпалась где-то наверху, за толстым настилом из досок, а в душное подполье к Джуманиязову только пыль попадала через щели в полу.
За месяцы рабства Мир-Арзал зарос бородой, одежда его изорвалась в клочья, и лишь дурацкий кожаный передник прятал тощие чресла. Только от кого? От мельника Пакора сына Фрахата из Мехридаткерта? Так вся роскошь общения с Пакором начинается с лупки и кончается лупкой. Мельник с раннего утра угощает раба-мукомола камчой и хлещет его, хлещет, пока Мир-Арзал не поднимется с сырого пола, где он почивал ночью, скорчившись и дрожа, и не встанет к рычагу.