– Строители, что ль? – озадачился Эдик.

– Гастарбайтеры… – буркнул Гефестай.

– Это невольники в розницу, – внес ясность Искандер. – Может, купим? У мушкетеров слуги были, а у нас пусть будут рабы!

– Пригодятся в хозяйстве! – согласился Эдик.

Лобанов промолчал, оглядывая людей на продажу. Кряжистый мужик с въевшейся в поры угольной пылью и красным лицом. То ли железо варит, то ли кузнечным делом промышляет. Ценный товар… Бледный подросток в тряпье, радость педераста… Парочка с сытыми мордами и угодливыми взглядами – истинные рабы, хамы и быдло. Отдельно ото всех сидели четверо в одинаковых штанах и рубахах до колен. Один чернявый и крепкий, виду мрачного, в карих глазах горит ожесточенность, волосы перехвачены кожаным ремешком с сердоликовыми бусами. Другой смуглый, костлявый и худой, с острыми плечами и блестящей лысой головой. Третий – белокурый, статный, голубоглазый, с недоброй усмешкой на разбитых губах. Четвертый – русый, широкоплечий, очень спокойный. Но и лысую голову, и кудри покрывали лавровые венки.

– А эти чего венчаны? – поинтересовался Лобанов.

– Это значит, – объяснил Искандер, – что они взяты в плен на поле боя с оружием в руках.

– Подходяще! – кивнул Лобанов. – Нам холопы ни к чему!

– Эти могут быть опасны, – предупредил Искандер.

– Это мы – опасны! – усмехнулся Сергей. – Ну что, парни? Отоваримся?

Гефестай кивнул, прогудев:

– Подмога, она нелишняя.

– Восемь рук – хорошо, – рассудил Эдик, – а шестнадцать лучше!

– Эй, любезный! – кликнул Искандер продавца, толстого киликийца с плеткой за поясом. – Почем эти четверо?

Киликиец подскочил мячиком и зажурчал:

– Пятьсот денариев за каждого, и то себе в убыток!

Лобанов посмотрел каждому рабу в глаза и отсчитал шестнадцать ауреев.

– Четыреста за всех! Искандер, потолкуй с торгашом, а я пока политинформацию проведу…

Искандер отвел киликийца в сторонку, и они принялись с азартом торговаться. Сергей поставил ногу на помост, оперся локтем об колено.

– Значит, так, – сказал он. – Мы пока что и сами несвободные, но это временно… Нам нужны слуги. Согласны вы?

– Ты спрашиваешь нас?! – комически изумился лысый.

– Я же вас покупаю, а не кого-нибудь! Учтите, мы все ребята бойкие, так что, если бежать надумаете, поосторожнее будьте. Не дай бог раните кого из нас! Догоним и распнем! Если просто так деру дадите, так и Орк с вами…

– Зачем ты это говоришь? – спросил белокурый.

– Затем, что работа у нас сложная, и нам нужны помощники, на которых можно положиться! Понятно? Вы можете стать для нас товарищами, а можете остаться рабами! Это уж вы сами решайте! Ну как?

– Лично я согласен, – сказал лысый.

– Послужим! – коротко отозвался белокурый.

– Все лучше, чем по рынкам таскаться, – пожал плечами чернявый.

– Я как все! – ухмыльнулся русый.

Лобанов кивнул и обернулся к Искандеру.

– Он согласен! – сказал Тиндарид, отдуваясь.

Киликиец, с видом обалдевшим и подрастерянным, протянул руку. Лобанов отсчитал шестнадцать звонких кружочков маслянистого золота.

Торгаш тут же передал ему веревку, связывавшую всех четверых в венках. Вытащив нож, Сергей разрезал путы.

– Так, – сказал он, – теперь пошли, коней прикупим…

Рабы, разминая запястья, потопали, недоуменно переглядываясь и пожимая плечами.

У барышника сторговали четырех молодых, норовистых жеребцов, наверняка пойманных на болотах Камарга. Туда, в устье Родана, сбредались лошади, потерявшие хозяина или потерявшиеся, сбредались еще со времен Ганнибала. Эти европейские мустанги особой статью не отличались, но были выносливы.

– Все на сегодня! – решил Лобанов, расплатившись за коней и седла. – Едем!

– Теперь нас полный контуберний! – ухмыльнулся Эдик.

Заночевать решили в лесу. Деревья по обе стороны от дороги были срублены на расстояние полета копья, а уже за этой обочиной вставали дебри, настоящая южная тайга. Сосны, буки, клены в два-три обхвата высились, уходя к небесам метров на сорок-пятьдесят. Все прогалы между деревьями-великанами были забаррикадированы порослью шиповника и подлеском. Восемь коней не шли, а продирались, протискивались, чуть ли не просачивались. И неожиданно вышли на полянку, этаким колодцем-атриумом открытую к закатному небу.

– То что надо! – определил Гефестай. – Так, тебя как звать?

Русый назвался Акуном сыном Олимара, из племени венедов. [126]

– Натягивай веревку, Акун, и вяжи к ней лошадей! А я их расседлаю пока…

Чернявый вызвался наломать дровишек. Его паспортные данные были просты: зовут Регебал Дадесид, то бишь из рода Дадеса, по национальности – дак. [127] Смотав с тела припрятанный гетский пояс с бляшками, изображавшими рыбу, собаку, солнце, луну, барана, ворона, змею и дерево, Регебал затянул его поверх рубахи.