Шрифт:
– Куда идешь, Теряев?
На лавочке сидел и кушал мороженое одноклассник Волков.
– В магазин, – сказал Теряев, провожая уплывающий барабан влюбленными глазами.
– Всё у тебя не как у людей, – сказал Волков.
– А что у людей? – заинтересовался Теряев, сел на лавочку и огляделся, выбивая ладонями по сумке барабанную песню.
Мимо со счастливыми улыбками шли и бежали люди и школьники.
– Весна, Теряев!
– Да, Волков, – задумчиво вздохнул Теряев. – А четверть кончается.
Волков доскреб палочкой остатки мороженого, бросил стаканчик в урну и тоже вздохнул:
– Весна, Теряев! Плачу и рыдаю.
– Это как?
– Всё радуется, оживает, всё тянется к счастью.
– Ну и что?
– Пора любви, дурень! Не видишь ты, что ли?
Теряев еще раз огляделся.
Мимо по-прежнему шли и бежали люди и школьники, но на этот раз от внимательного взгляда Теряева не укрылось, что и вправду что-то в мире стало не так спокойно. Теряев чихнул и сам себе сказал:
– Будь здоров – спасибо!
– Эх, Теряев! Все влюбляются, все парами ходят. Один ты ушами хлопаешь. И хлопай себе на здоровье, а я пошел, у меня свидание.
– У тебя?!
– У меня, брат. Я – как все. Извини, спешу.
– А как же я? – испугался Теряев.
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – развёл руками Волков. – И их мозгов! – он постучал Теряева по голове. – А ты ни хрена мышей не ловишь!
– Не ловлю…
– Не ловишь! – и Волков пошёл, но оглянулся на растерянного Теряева. – Ищи, брат! Будь мужчиной! – и ушёл.
Теряев стоял один посреди оглушительной, ослепительной весны и усиленно соображал. Он решил влюбиться, чтобы быть как все.
Для этого Теряев стал ходить по бульвару и заглядывать на девочек. Некоторые хихикали, глядя на его растерянное нелепое лицо. Некоторые не замечали его робких попыток волочиться за ними или стараться включиться в общение.
Теряев несколько раз спросил, который теперь час, несколько раз присаживался на лавочку рядом с девчонками и горестно вздыхал, несколько раз становился рядом с ними у стендов читать газету, но ничего у него не получалось.
Тогда Теряев стал наблюдать, как весна проходит у других, у взрослых и юных, у старых и совсем молодых. Кроме Теряева, казалось, все счастливы, все влюблены и любимы, все радуются и смеются – и прохожие, и птицы, и милиционеры…
Шатаясь по бульвару, Теряев набрел на Гоголя.
Гоголь улыбался, глядя, как кипит жизнь на площади.
Теряев обратился к Николаю Васильевичу:
– Ах, что это за любовь?Да и где её берут?На полях её не сеют,На лугах её не рвут!И Гоголь разделил печаль Теряева. Он сел, закутавшись в плащ, и понурил голову. Совсем как его памятник на Суворовском бульваре.
…Теряев сидел на лавочке и гладил по голове знакомую собачку.
Мимо шла энергичная девочка с открытым, волевым и радостным лицом.
– Здорово, Теряев! – она села рядом.
– Здравствуй, Барсукова.
Она вздохнула.
Теряев покосился на нее и отодвинулся.
– Как жизнь? – спросила Барсукова.
– Нормально.
– Нормально! – передразнила она. – Не чувствуешь разве: весна.
– Ну и что? – отвернулся Теряев. – Сговорились все…
– Разве ты не замечаешь ничего? – нежным голосом спросила Барсукова.
– Замечаю. Что все начали носами шмыгать! – ответил Теряев и шмыгнул.
– Фу, дурак ты какой-то!
Тут уж Теряев совсем расстроился, и весёлая словоохотливость ему изменила:
– Дура сама, – неумело отозвался он.
Шёл урок. Юная учительница с неустоявшеюся строгостью во взгляде успокаивала ребят:
– Тише, дети, не разговаривайте, сидите молча…
А дети хихикали и шептались.
Тогда Теряев сказал, как бы ни к кому не обращаясь:
– Тише, мыши: кот на крыше кошку за уши ведет. Кошка драна, хвост облез, кто промолвит, тот и съест.
– Теряев! – подняла его учительница.
– Я, – встал Теряев.
– Ты что там бормочешь?
– Я вам помогаю.
– Это как же?
– А чтобы никто не болтал, надо молчанку сказать.
– Кто тебя научил?
– Бабушка.
– Внимание, дети! – сказала юная учительница. – Сейчас Теряев представит нам типичный пример устного народного творчества. Представь, Теряев.