– Вы великолепны! – сказал он.

Пока она сновала по квартире, хозяйничая и поправляя ненужные мелочи, глаза его следовали за нею. Меблировка была скудная, с налётом сдержанного щегольства; обтянутые чёрным холстом кресла, занавески цвета мешков из-под помидоров и крашеные доски, опиравшиеся на глиняные цветочные горшки и образовывавшие книжные полки. Коки зажгла свечи и включила музыку, создавая праздничную атмосферу. Были тут даже две белые гвоздики, торчавшие из бутылки из-под уксуса.

Квиллер благожелательно отметил бережливость Коки. Что-то невесёлое, но достойное чудилось обитателю «Виллы Веранда» в этой комнате. Это задело его за живое, и на краткий миг у него появилось бредовое желание материально поддержать эту девушку. Он промокнул лоб носовым платком и спросил что-то о музыке, струившейся из портативного проигрывателя.

– Шуберт, – нежно отозвалась она. – Я отказалась от Хиндемита. Он не идёт к моей новой прическе.

На обед она подала запеканку из рыбы и коричневого риса под соусом, посыпанную зеленью. Салат хрустел и требовал основательного прожёвывания, замедляя беседу. Потом подоспело мороженое из йогурта с инжиром, сдобренное подсолнуховыми семечками.

После обеда Коки налила в чашки травяного чаю (сказала, что это её собственная смесь из люцерны и толчёного калгана) и принудила гостя перейти в кресло поудобнее и подложить под ноги подушку, которую она соорудила из корзинки из-под пива, обив её ворсистыми образцами ковров. Пока он раскуривал трубку, она свернулась на кушетке – обитом полосатой тканью матраце на ножках – и принялась вязать что-то розовое.

– Что это? – задохнулся Квиллер, чуть не втянув в себя спичку, которой собирался чиркнуть.

– Свитер, – ответила она. – Я сама вяжу себе все свитеры. Вам нравится этот цвет? Розовое станет частью моего нового имиджа, поскольку в старом имидже мне не везло.

Квиллер разжёг трубку и подивился всемогуществу парикмахеров. «На нейрофизиологические изыскания по контролю над человеческим поведением тратятся биллионы, – размышлял он. – А ведь салоны красоты обходятся гораздо дешевле».

Некоторое время он наблюдал за угловатыми и в то же время грациозными движениями рук Коки, ловко управлявшихся с вязальными спицами, и вдруг спросил:

– Скажите-ка мне честно, Коки. Вы знали специфику эллисоновского дома, когда предложили сфотографировать его для обложки?

– Честно – не знала.

– А вы часом не упомянули об этом тому парню из «Утренней зыби»?

– Какому парню?

– Майку Балмеру из их отдела распространения. Вы, кажется, его знаете. Ещё заговорили с ним в пресс-клубе.

– Ах этот ! На самом деле я его не знаю. Он прошлой весной купил у миссис Мидди несколько ламп и дал ей фальшивую купюру – вот почему я его запомнила.

Квиллер почувствовал облегчение:

– А я думал, у вас от меня секреты.

Коки прекратила вязать. Вздохнула:

– Есть один секрет, в котором мне надо бы признаться, потому что вы рано иди поздно сами узнаете… Вы такой проницательный!

– Профессиональная болезнь, отозвался Квиллер.

Он снова начал разжигать трубку, а Коки внимательно следила, как он выбивает её в пепельницу, прочищает, смотрит в неё, наполняет, утрамбовывает и подносит спичку.

– Что ж, – сказала Коки, когда всё было сделано, – это насчёт Дэвида Лайка. Когда вы привели меня на его вечеринку и представили мне его, я притворилась, будто мы с ним никогда не встречались.

– Но вы встречались, – сказал Квиллер. – На самом-то деле вы носите в сумочке его фото.

– Откуда вы знаете?

– В воскресенье вечером вы разбросали всё, что было в сумочке, у меня на диване, а Коко выбрал фотографию Лайка и стал её лизать.

– Вы с вашим психованным котом – отменная пара! Холмс и Ватсон!

– Так значит, это правда?

Она беспомощно пожала плечами:

– Я одна из сонма женщин, павших перед этим человеком. Эти пастельные глаза! И этот голос, похожий на рокот барабанов!.. Конечно, это ни к чему не привело. Дэвид очаровывал каждую и ни одну не любил.

– Но вы всё ещё носите его карточку. Коки сжала губы, и ресницы её затрепетали.

– Я разорвала её – несколько дней назад.

Потом ей захотелось сделать всё разом: подкрашивать губы, менять пластинки, задувать свечи на обеденном столе, убирать в холодильник масло. Покончив с этой лихорадочной деятельностью, она снова уселась за вязанье.

– Поговорим-ка о вас, – попросила она Квиллера. – Почему вы всегда носите красные клетчатые галстуки?

– Мне они по душе. – Он нежно потрогал свой галстук. – Вот этот – из шотландки клана Макинтошей. У меня был и галстук а-ля Брюс, и Мак-Грего-ровский, но Коко съел их.