Он рассказал ей о разговоре с девушкой Уильяма и об отверстии в стене, выходящей к печам.

– Его не видно с другой стороны?

– Оно замаскировано фреской. Я искал его, пока мы снимали там.

Розмари спросила, может ли она почитать письма.

– Не знаю, поверите вы мне или нет, – сказала она, – но я никогда в жизни не получала любовных писем. – Она подвинулась к постели, зажгла лампу и свернулась среди подушек. По мере того как она читала, на глазах у неё выступали слезы. – Эти письма такие красивые.

Подчиняясь внезапному порыву, Квиллер отнёс котов в ванную, закинул туда голубую подушку и запер дверь. Они немного повозмущались, но… скоро умолкли.

Когда Розмари ушла около полуночи, возмущенные коты были освобождены из заключения. И Коко, раздражённо жалуясь, принялся кружить по комнате.

– Живи и давай жить другим, – напомнил ему Квиллер. Он сам ходил по комнате совершенно бесцельно, но с горячим желанием что-то делать. Он сел за пишущую машинку, думая, что мог бы напечатать любовное письмо лучше, чем этот жалкий Попси. В машинке всё ещё торчало отстуканное прошлой ночью послание Коко: «СВН».

Он вспомнил горшки из мастерской и красный блокнот с загадочными формулами. Его усы посылали ему отчаянные сигналы.

– Свинец! – догадался он.

Во втором выпуске колонки Квиллера во вторник речь шла о кулинарном искусстве Роберта Мауса, члена важной фирмы «Тихзндл, Хенсблоу, Бэррис, Маус и Касл». Статья была написана с юмором, и Квиллер принимал поздравления от корректоров и редакторов, когда пришёл в редакцию за почтой.

– Как вы получили такое классное задание? – спросили его в пресс-клубе в полдень. – Сколько веса вы думаете прибавить на этой работенке?.. И «Прибой» платит по счетам? Бухгалтер, должно быть, сошёл с ума.

Он провёл в редакции весь день, занимаясь написанием статьи о странных теориях Макса Сорэла.

– Если вы хотите проверить, насколько искренен человек, – сказал Макс, – налейте ему плохого кофе. Если он похвалит его, этому человеку ни в чём нельзя верить.

В середине каждого абзаца его прерывали телефонные звонки: из электрической компании – с протестом против явного предпочтения, которое Маус отдает газовым плитам; с завода по производству алюминия – они протестовали против отрицательного отношения Мауса к картофелю в фольге; от производителей кетчупа, плавленых сырков, замороженной рыбы – всего того, от чего Мауса воротило. Потом позвонил старик Тихэндл, один из старших совладельцев фирмы.

– Роберт Маус дал своё согласие на эту статью? – спросил он.

– Он не читал окончательного варианта, – сказал Квиллер, – но он позволил мне взять у него интервью.

– Вот это да! А вы знаете, что один из наших главных клиентов является производителем электропроводов?

– Даже если и так, Маус имеет право иметь своё собственное мнение, не так ли?

– Но вы не должны печатать такое! – взревел совладелец. – Я поговорю об этом с мистером Маусом. когда он вернется.

Отвечая на жалобы и принимая комплименты, Квиллер сделал несколько своих собственных звонков. Коко оставил в это утро в машинке букву «3», и это навело Квиллера на мысль позвонить Зое Ламбрет, художнице, с которой, несмотря на краткое знакомство, он сошёлся довольно близко ещё тогда, когда только приехал в город. Он прочитал Зое список имен художников, которые он выписал из статей о трагической истории любви Морга Мэлена и юной Элен.

– Кого-нибудь из этих людей можно сейчас найти? – спросил он.

– Многие уже умерли, – сказала Зоя мелодичным голосом, который сразу же вновь очаровал Квиллера. – Херб Сток уехал в Калифорнию. Инга Берри возглавляет кафедру керамики – в художественной школе Пенниманов. Билл Бэкон – президент клуба «Кисть и резец».

– Вы сказали, Инга Берри? Я бы хотел взять у неё интервью.

– Надеюсь, вы не собираетесь снова писать про старый скандал? – спросила художница. – Инга откажется говорить об этом. Все «отрешенные представители богемы», упомянутые в статье, стали важными представителями художественной элиты, их всё ещё преследуют репортёры. Я не понимаю газетчиков.

Квиллер позвонил Инге Берри, тщательно обдумав, что скажет. Она ответила любезно, но, как только он представился как репортёр, пишущий для «Дневного прибоя», изменила тон.

– Что вам угодно? – спросила она холодно.

Он заговорил быстро, пустив в ход весь свой словарный и артикуляционный арсенал:

– Это правда, мисс Берри, что керамика считается самым устойчивым видом искусства?

– В общем, да, – сразу потеплела она. – Дерево гниёт, железо ржавеет, а произведения керамики пережили тысячелетия.

– Насколько я понимаю, керамика сейчас стоит на пороге своего нового возрождения и через каких-нибудь лет десять, возможно, потеснит живопись и скульптуру.

– Ну не знаю… Может быть, и так! – сказала она, подумав, какая это была бы прекрасная перспектива лично для неё. – Только не цитируйте меня. Все скульпторы и живописцы могут взъесться на меня.

– Я бы хотел побеседовать с вами на эту тему, мисс Берри. У меня есть молодой друг, один из ваших студентов, который превозносит ваш вклад в дело керамики.