– Как ваш отец стал владельцем похоронного бюро?

– Как стал? Ну… Его конторки – они так хорошо шли, что он нанял себе ребят, и они ему и конторки делали, и кровати, и гробы – всё, что людям надо. Так папаша открыл мебельный магазин. Тем, кто у него гробы покупал, он оплачивал похороны. Катафалк у него был чёрный такой, красивый, лошади чёрные, украшенные чёрными перьями. В те дни похороны были как спектакль, было на что посмотреть! Когда я с братьями вошёл в дело – братья мои уже все поумирали… ну, вот, а тогда мы открыли похоронный зал, всё как надо, чтобы с достоинством и не напыщенно, ясно? Когда появились автомобили, лошадей мы продали. Людям не нравилось, когда гроб везли лошади. Потом сыновья мои стали помогать, потом и внуки. Внуки в школу пошли учиться. А я так и не закончил.

– Вы помните похороны Эфраима Гудвинтера?

(Долгая пауза.)

– Ну, что вам сказать, я тогда маленький ещё был, но дома о них говорили.

– Это было самоубийство или суд Линча?

(Долгая пауза,)

– Я знаю только то, что его нашли болтающимся на веревке.

– Вы знаете, кто снял тело?

– Знаю. Папа мой и сын Эфраима Титус. Ещё с ними священник там был. Не помню, как его звали.

– Мистер Кроубенкс?

– Вот-вот!

– Откуда вы всё это знаете?

(Долгая пауза.)

– Мне сказали туда не ходить. Папа велел мне сидеть дома, но я спрятался в фургон. Священник, значит, молитвы прочитал, папа с Титусом шляпы сняли. Я перекрестился. Я знал, что, когда мы приедем домой, меня выпорют.

– Вы видели тело? Руки были связаны или нет?

– Не видел. Это перед самым рассветом было – довольно темно ещё.

– У кого-нибудь был фотоаппарат?

– Был. Титус фотографировал. Не знаю зачем.

– Какая одежда была на трупе?

– Это давно было, да и я слишком переволновался, чтобы обратить внимание. Они на него одеяло набросили.

– Если это было самоубийство, то он должен был встать на что-нибудь, на ящик например, и потом оттолкнуть его ногами. Вы не помните, видели вы там что-нибудь похожее?

(Долгая пауза.)

– Он, похоже, сел на лошадь да пришпорил её. Лошадь домой сама пришла. Без седла. Вот почему они и отправились старика искать. Так Титус сказал.

– Вы этому поверили?

– Я тогда молодой был. Не стал об этом задумываться.

– Ваш отец когда-нибудь говорил об этом?

(Долгая пауза.)

– Нет. Тогда – нет. (Долгая пауза.) Зачем вам это всё?

– Нашим читателям нравятся воспоминания членов клуба «Старая гвардия». Я брал интервью у Эвфонии Гейдж, у Эммы Хаггинс Уимзи, у Гомера Тиббита…

– А, у Гомера? Я бы мог вам рассказать такого, чего он не знает. Только не пишите этого.

– Я выключу диктофон.

Квиллер щёлкнул кнопкой диктофона и поставил его на пол.

– Я хочу водички попить, – потребовал старик своим пронзительным голосом. Когда «канарейка» убежала, он сказал Квиллеру: – Не хочу, чтобы она это слышала. – Хитро посмотрев на него, он прибавил: – Как она вам?

– Приятная женщина.

– Слишком молода для меня.

Когда «канарейка» вернулась со стаканом воды, Квиллер отвёл её в сторону и спросил:

– Могу я несколько минут поговорить с мистером Динглбери наедине? Он хочет обсудить какие-то личные вопросы.

– Конечно, – сказала она. – Я подожду за дверью.

– Куда она пошла? – нервно спросил Адам.

– Стоит за дверью. Что вы хотели рассказать мне, мистер Динглбери?

– В газете не пропечатаете?

– В газете не пропечатаю.

– Ни одной живой душе не скажете?

– Обещаю, – сказал Квиллер, подняв правую руку.

– Папаша мне перед смертью рассказал. Взял с меня слово, что никому не скажу. Он сказал, если люди узнают, нас обоих вздернут. Но теперь его нет, и меня скоро не будет. Что проку брать это с собой в могилу.

– Может быть, вам стоило бы передать эту тайну вашим сыновьям?

– Не-ет. Я этим молокососам не доверяю. Слишком дерзкие. А у вас честное лицо.

Квиллер со скромным видом разгладил усы. Ему всегда удавалось внушить доверие незнакомым людям. Стараясь казаться глубоко и искренне интересующимся, он спросил:

– Что же поведал вам ваш отец?

– Хм… Это насчёт похорон Эфраима, – проговорил старый Адам тонким голоском. – Самая длинная похоронная процессия в истории Пикакса! Шесть чёрных лошадей вместо четырёх! Двоих пригнали из самого Локмастера. За ними тридцать семь карет и пятьдесят две двуколки, но… все это была шутка. – Он хохотнул кудахтающим смешком, который перешёл в приступ кашля, и Квиллер протянул ему стакан воды.

– В чём заключалась шутка? – спросил он, когда кашель утих.

Адам с торжеством хихикнул;