Я осматриваюсь. Все на своих местах. Семейные фотографии в рамках на комоде, рассеянные лучи света от люстр из дутого стекла, стоящие в беспорядке пустые баночки из-под лекарств. Я делаю еще шаг, и тоска сжимает мне сердце. Я знаю, что сейчас увижу.

Она там. На дальнем конце кровати, свернулась калачиком. Лежит в луже собственных рвотных масс, и желчь пенится вокруг ее головы.

— Мама, — мой голос звучит глухо, воздух словно загустел от грусти, заполнившей всю комнату. Только ритмичное клацанье маминых зубов говорит о том, что она жива.

А вот сейчас будет самая сложная часть – та, в которой я стараюсь подойти ближе... И не могу. В которой у меня на пути вырастает невидимая стена. В которой я беспомощно колочу по стене кулаками, кричу, зову на помощь, но подойти ближе не могу.

Почему-то теперь все по-другому. Мои босые ступни ступают по мягкому ковру. Стены больше нет. Я подхожу к женщине, опускаюсь на корточки и дотрагиваюсь до мокрых от пота волос. Я знаю, что изменилось. Знаю, почему мне позволили пройти сквозь стену. Я и моя мать сейчас в одном и том же месте – тихом и спокойном пространстве между тем и этим миром. Мы оба стоим на краю пропасти. И оба можем умереть.

По мере моего приближения к границе Аризоны пейзаж становится все мрачнее. Во время пути мне постоянно встречаются указатели на Национальный заповедник в Мохаве. Я вспоминаю о горе Рейнир [2] , где мы с Майлсом разбивали лагерь. Национальный парк – место, где можно без труда спрятаться, идеальный вариант, если Майлс очнется.

Если. Будто удар под дых. Все дурные предчувствия, терзавшие меня последние несколько часов, вырываются на поверхность.

Если. Как какие-то четыре буквы могут быть настолько важны? Обладать такой силой? Как два обычных слога могу вызывать ужас и одновременно дать призрачную, мерцающую, драгоценную надежду?

Если Майлс очнется, он станет другим человеком – человеком с даром жизни, не подвластным болезням и старости. А если нет... Тогда человек, значащий для меня больше, чем кто-либо, кроме моей общины, конечно же, покинет меня. Внезапно. И навсегда.

Стараюсь выкинуть невеселые мысли из головы. Автоматически гляжу на часы на приборной панели и понимаю, что уже 17:30. Стыдно признаться, но уже второй раз за день я пользуюсь часами. Приходится приспосабливаться. А ведь раньше мне хватало лишь солнца, месяца и чистого горизонта.

Приходится напоминать себе, что сейчас я в совершенно другом мире. И не стоит игнорировать новые возможности. Если получится объединить свои навыки со всеми этими техническими штуками, то я стану гораздо сильнее и не придется страдать из-за отсутствия знаний, как тогда в самолёте или в офисе мистера Блэквелла, расположенного на верхних этажах небоскрёба. Мне нужно усвоить правила этого нового для меня мира. Ведь для встречи с неизвестным врагом, похитившим мою общину, требуется преимущество.

У очередного знака с надписью «Национальный заповедник» я сворачиваю с главной дороги и еду на север по указателям к Пещерам Митчелла. Доехав до развилки, сворачиваю с туристической тропы и двигаюсь на восток к безымянным скалам. Земля меж двух гор с плоской вершиной покрыта кирпично-красным песком. То тут, то там торчат серые скалы, похожие на игрушечные кубики. Объезжаю их и паркую машину в тени. Теперь никто не заметит нас, если только, как и я, не съедет c дороги.

Я вылезаю из грузовика. Местность вокруг напоминает поверхность другой планеты. Скалы кажутся инопланетными осколками, а редкая трава – серые, тускло-зеленые и выжженные желтые кустики полыни – словно просто небрежно разбросана вокруг, и совсем не имеет корней. Да и сама земля слишком суха, чтобы дарить жизнь. Я обхожу грузовик и откидываю задний борт, залезаю в кузов, подползаю к спальному мешку и расстегиваю его.

Сердце предательски екает, стоило только посмотреть на лицо Майлса.

Его кожа приобрела болезненный фиолетовый оттенок. Глаза подернулись белой пеленой, словно белое облако зависло над зеленым озером. Такого раньше не случалось. Состояние тел путешествовавших по Пути никогда не ухудшалось. Начинаю ощущать приступ паники, но все же стараюсь успокоиться, напоминаю себе, что этот случай просто не похож на остальные. В грузовике жарко, к тому же... люди моей общины всегда находились в отличной форме перед проведением Обряда, а Майлс умирал. Все получится.

Я прикрываю его веки, провожу рукой по медового цвета волосам и легонько целую в лоб.

— Пожалуйста, вернись, Майлс, — шепчу я и полностью расстегиваю молнию спальника, позволяя свежему горному ветерку охладить его горячее тело.

Без одежды он выглядит таким беззащитным, таким уязвимым. Я вытаскиваю из рюкзака его одежду, все еще запачканную кровью, и принимаюсь надевать на него трусы и джинсы, переворачивая тело туда-сюда. Сделав шаг назад, я встаю полюбоваться на свою работу, и сердце сжимается. Эта непривычная для меня боль лишний раз доказывает, как много теперь этот человек значит для меня.