Вернувшись к сараю, Вилли поставил ведро вверх дном и встал на него, стараясь удержать равновесие. Лунный свет падал прямо в окошко. Вилли заглянул внутрь; на полу сарая лежали серебряные лунные узоры, но пленного не было. Вилли с опаской оглянулся на безмолвный дом и шепотом позвал:

— Поляк!.. Поляк!

Внутри что-то зашуршало, будто метнулась мышь, но ответа не последовало. Вилли легонько постучал по деревянным планкам.

— Поляк, — сказал он уже громче. — Поляк.

Из сарая донесся стон, потом надрывный кашель. Стефан Биронский, бывший фармацевт, окончивший Краковский университет, очнулся от беспокойного сна на прелом соломенном тюфяке.

— Поляк, — снова окликнул его Вилли. — Поляк!

— А?.. Что?.. Кто там? — ответил Биронский по-польски.

Вилли застонал, услышав слова на чужом языке. Берта сказала, что пленный говорит по-немецки. Неужели же он опять потерпит неудачу оттого, что они говорят на разных языках?

— Поляк! Сюда, к окошку, — в отчаянии прошептал он. — К окошку.

— Кто там? — на хорошем немецком языке спросил поляк. — Где вы?

— Здесь, — почти крикнул Вилли, не помня себя от радости. — Маленькое окошко в стене, с планками. То, куда светит луна. Ты видишь?

— Да, я вижу, — медленно произнес голос поляка.

— Подойди сюда. Ты можешь встать на что-нибудь? Мне нужно поговорить с тобой.

Поляк не ответил, но Вилли слышал его шаги, потом шорох — очевидно, он что-то тащил. Наконец в окошке появилась голова Биронского.

Как на всех пленных, которых Вилли встречал раньше, на Биронском были видны знакомые стигматы рабства: бритая шелушащаяся голова, запавшие щеки, бледное одутловатое лицо. Но этот человек был старше того, который работал с ним в кузнечном цехе.

— Слушай, поляк, — взволнованно прошептал Вилли. — Ты меня слышишь?

— Да, хозяин.

— Не называй меня хозяином, — пробормотал Вилли. — Не я твой хозяин. Называй меня как-нибудь иначе. Мое имя— Вилли. Так меня и зови.

Поляк ничего не ответил.

— Как тебя зовут?

— Стефан Биронский, поляк, хозяин.

Вилли прикусил губу.

— Биронский, слушай меня. — Он запнулся, подыскивая слова. — Я немец, но у меня нет к тебе ненависти. Я бы не запер тебя в сарай и не стал бы покупать тебя за деньги, как скот. Ты человек — и я человек, я хочу помочь тебе. Ты понимаешь меня, Биронский? Я немец, но хочу тебе помочь. Мне жаль тебя.

Молчание. Потом, как замедленное, слабое эхо его слов, до Вилли донесся шепот:

— Помочь?

— Да. Я хочу помочь тебе бежать! — воскликнул Вилли с безудержным ликованием в сердце.

Опять молчание. И опять одно слово, как эхо:

— Бежать?

— Разве ты не понимаешь? Убежать отсюда. Я все придумал, я знаю…

— Прошу вас, — робко перебил поляк. — Я голоден. Я не ел целый день. Мы все время шли…

— Ах, черт! — простонал Вилли. — Я бы тебе дал поесть, но у меня ничего нет… Постой, я придумал. Я залезу в курятник и достану тебе яиц, но не сейчас, попозже.

— Да, яиц, — сказал Биронский. — Пожалуйста, хозяин, яиц. Я болен. Яйца, это очень хорошо. Мне нужно доктора.

— Хочешь курить?

— Курить?

— Я сверну тебе сигарету.

— Нет… Нет, хозяин. Курить запрещено. Но если бы яиц…

— Сейчас я не могу достать их, надо немножко подождать. Меня могут увидеть.

— Да, хозяин, прошу вас.

— Но послушай меня, Биронский. Разве ты не хочешь бежать? Я все уже обдумал. Я достану тебе немножко денег и какую-нибудь одежду. Я дам тебе свое удостоверение личности и какой-нибудь еды. Потом, когда ты будешь готов, я выломаю дверь. Замок не очень крепкий, это будет нетрудно. Я могу сделать это в любую ночь, когда ты скажешь. И могу написать письмо твоим родным, чтобы они знали, что ты скоро придешь.

Поляк молчал. Он пристально разглядывал Вилли через косые планки окошка.

— Ну? Что же ты молчишь? Ты говоришь по-немецки, с моим удостоверением ты можешь убежать.

— Бежать запрещено, — тупо сказал Биронский.

— Конечно, запрещено. Но здесь они будут обращаться с тобой, как с собакой, пока не загонят тебя в гроб, а с моим удостоверением ты можешь убежать. Что ты теряешь?

— Меня поймают, — тупо сказал Биронский, — и будут бить. — Глаза его внезапно оживились и лихорадочно заблестели. — А для чего вы это затеяли? Хотите, чтобы мне было еще хуже? Конечно, вы принесете мне яйца, а потом меня изобьют за воровство. Уходите. Я вам ничего плохого не сделал.

— Да нет же. Послушай, я только хочу тебе помочь. Почему ты мне не доверяешь? — умоляюще сказал Вилли. — Разве ты не понимаешь, что это опасно и для меня тоже? Почему ты мне не веришь?

Пленный открыл рот, но не издал ни звука. Потом хрипло и злобно крикнул:

— Верить вам? Верить немцу? Немцу? — и сразу задохнулся, будто что-то его душило. — Что я говорю! Я не то хотел сказать. Я верю вам. Я верю вам, хозяин. Конечно. Только уходите.

Он исчез в темноте, и оттуда донесся его тоскливый, умоляющий голос: