– Ну, поехали, – сказал Монро прямо ему в ухо.

Коридор памяти обрушился с режущей глаза вспышкой света, и Хавьер почувствовал, как все его тело, более того, его разум подбросило, как на американских горках. Он задыхался и моргал, чувствуя тошноту и головокружение, в то время как зрение медленно рефокусировалось.

Он стоял в чистом поле, окруженном холмами, воздух был свежим, припекало солнце. Трава под ногами была высокой и упругой. В одной руке у него был деревянный щит, раскрашенный и покрытый перьями, в другой руке он держал что-то вроде деревянного меча, который по всей длине был покрыт острыми, словно бритвы, похожими на клыки обсидиановыми лезвиями. Хавьер откуда-то знал, что это называется макуауитль. Воины, экипированные подобным образом, стояли по обе стороны от Хавьера, но у многих не было таких головных уборов, как у него. Однако у некоторых они были еще более замысловатыми и возвышались, словно продолговатые короны с длинными лентами. Хавьер увидел человека, который нес что-то вроде знамени или штандарта, покрытого перьями, который поднимался вверх на шесть футов из-за его спины. У другого человека на голове было нечто, оказавшееся большой длинношеей белой птицей с крыльями, распростертыми высоко над макушкой.

Хавьер оглянулся через плечо, и увиденное потрясло его. Там были тысячи, возможно, десятки тысяч воинов. Они заполнили открытую равнину до самых краев, где начинались леса и холмы. Ревели рога, и голоса выкрикивали то, что могло быть только боевым кличем. Это была армия, идущая на войну. И Хавьер, похоже, оказался на передовой, так что бой был неизбежен. Он снова оглянулся, в панике, на сей раз в поисках выхода. Воин, стоявший рядом, смерил его хмурым озадаченным взглядом и произнес что-то на неизвестном Хавьеру языке.

– Что? – спросил Хавьер. – Я тебя не понимаю.

Тут же он почувствовал, что воспринимаемые образы становятся нечеткими по краям. Он перестал ощущать руки и ноги, будто они отсоединились от тела. Воин рядом выглядел еще более озадаченным и даже отодвинулся на шаг.

– Расслабься, – сказал голос в ушах. – Позволь своему предку поговорить.

– Монро?

– Да, я наблюдаю за твоей симуляцией.

Это несколько обнадежило Хавьера.

– Пусть воспоминание идет своим чередом. Пусть оно просто происходит.

Хавьер глубоко вдохнул. Он пытался расслабить разум и абстрагироваться от звуков, издаваемых огромной армией за его спиной, от неизведанного страха перед предстоящей битвой. По мере того, как он это делал, он почувствовал что-то вроде барабанного боя, на фоне которого протекали его мысли, и слушая его, точнее даже усиливая звук, Хавьер ощущал готовность действовать, а стук становился все громче и громче, пока Хавьер не услышал еще чьи-то голоса. Это было похоже на мощнейшее и очень дезориентирующее дежавю. Одна часть его разума переживала что-то, в то же время другая часть вспоминала это. Барабанный бой и пронзительный голос стали оглушительными, и Хавьер наконец отказался от разума и воли, сражавшихся за контроль. Как только он это сделал, его собственный голос взорвался боевым криком на иностранном языке, который он теперь понимал. Воин рядом с ним приободрился, кивнул и тоже издал вопль. Сознание Хавьера стало кристально чистым, восприятие прояснилось.

Его звали Чимальпопока, он был благородным текухтли – предводителем воинов, не раз отличившимся на поле боя в сражениях с алчными и высокомерными ацтеками, угнетателями его народа. Но теперь на землю его народа пришел новый враг, прибывший с побережья и, как говорят, появившийся из-за моря. Бледнолицые пришельцы надвигались на них прямо сейчас верхом на своих ужасных оленеподобных зверях, со своими огненными орудиями, но здесь, на этой земле и в этот день люди бога Камаштли поработят их или убьют их всех.

– Думаешь, они и правда теотль? – спросил воин, который стоял рядом с Чимальпопокой.

– Не знаю, – ответил тот.

– Тотонаки и отоми говорят, что их нельзя убить. Их стрелы и копья – не что иное, как тростник. Их кожа – само железо…

– Железные у них только доспехи, – Чимальпопока пристально смотрел на линию дубов и сосен впереди. – Держу пари, под ними они истекают кровью.

– То есть, ты думаешь, нам не стоит пытаться заключить с ними мир, как сделали тотонаки?

– Я думаю, мы должны выполнять приказы нашего командования.

– Но даже отец Шикотенкатля, Старший, хочет, чтобы мы заключили мир. Я даже слышал сплетни, будто некоторые сегодня не собираются биться на этом поле.

– Они, должно быть, родились под знаком труса, – сказал Чимальпопока. Сам он был рожден под знаком первого оцелота, а это значит, что ему суждено было умереть военнопленным – эту судьбу он выбрал, чтобы мужественно встретить ее, но до сих пор она ускользала от него.

– Возможно, в том, чтобы сдержаться, заключается мудрость, – сказал воин, – а не трусость.

– Если это то, во что ты веришь, – ответил Чимальпопока, – тогда тебе, наверное, лучше присоединиться к тотонакам и построить этим теотлям город там, где когда-то была твоя ферма…

Снова громко затрубили рога, оповещая о приближении врагов. Чимальпопока приготовил щит и макуауитль, жадный до крови этих чужаков. Впереди, на некотором расстоянии, эти теотли, первые из них, появились из леса. Они шагали строем, держа щиты, верхом на своих оленеподобных зверях, в железных шлемах и с железными мечами. С ними было орудие, называемое пушкой, извергающее камень из своего нутра, сопровождая выстрел искрами и огнем. Его тащили предатели семпоала – союзники белых из Тотонакапана. Глядя на длинные черные орудия, Чимальпопока почувствовал страх, и вслед за ним испугался Хавьер.