Из музыки может возникнуть что угодно. Я разрешаю ей все.

(птица)

Тут-то я могу делать, что хочу. Вот и говорю: птица фантомной боли. Пролетела.

(полевые колокольчики)

Запахивая плащ и теряя лодочки в бензиновых прудах, соскальзывая холодными пятками в темную воду, подцвеченную искусственной радугой, я спешу переступить избирательный порог. Я очень избирательна, но хочу отдать свой голос. Он тянется, как жевательная резинка, его не получается отдать. У меня много голосов. Когда долго не разговариваешь, твои голоса накапливаются – внутренние или внешние, не важно, – и они начинают говорить все одновременно. Столпотворение голосов. Поэтому осенью их нужно отдавать, но почему-то можно только по одному. Это странно, ведь я знаю, что, если отдам один, на его месте тут же возникнет два новых. Это как отрубить голову горынычу. Ничего никому не нужно отрубать. Ползают змеи, горят огни, рыночная экономика в виде толстой тетки лопает свои булочки.

Мне говорили – «на просторах нашей необъятной», и я понимала: вселенной. Любовь к своей вселенной, жалость к своей вселенной. О, да. Гордость. Гордость? Ну, чем же тут гордиться? Тем, что ты – песчинка в этой вселенной? А в той?

И все-таки я спешу отдать лишний голос за партию, которая могла бы достойно представлять меня в этом таком родном, продутом всеми ветрами пространстве. Она не могла бы отстаивать мои интересы. У меня специфические интересы. Мне интересна древесина абсурда, его годичные кольца. Мне интересны многоступенчатые шутки в духе Вуди Аллена… Предвыборный список дрожит у меня в голове, а я все еще не могу определиться.

Первой строкой, я знаю, там идет «Партия ослепительного света» (кандидат от нашего округа – это просто звезда по имени Солнце; у кандидата темное прошлое, проступающее и сегодня фрагментарно, пятнами). Это традиционалисты, к их программе мы все давно успели привыкнуть. Она легко усваивается растениями, и это плюс. И все-таки здесь остаются сомненья (эти темные пятна портят всю малину).

Вторыми в списке значатся «Агрегатные состояния». Они могли бы объединить многих, однако внутри самой партии всегда существовало множество разногласий. Я бы отдала свой голос за жидкость, но, кажется, в этой партии наиболее влиятелен газ, а он всегда имел склонность к самоуправству и даже самодурству, к бесконтрольному самораспространению. Неизвестно, чем это закончится, если они наберут наибольшее количество голосов.

Третьей следует «Партия звука»; их кандидат, кажется, имеет отношение к искусству. Это радикалы: поговаривали, что они заказали текст предвыборной платформы группе отчаянных какафонистов. Я не имею ничего против, но не могу уловить их вибрации.

Четвертыми идут «Запахи поперечника», объединенные эстеты. Мимо, мимо – хотя и остроумно. К сожалению, я ничего не смыслю в высшей математике.

Пятой выступает грубоватая «Твердая почва». Если из ее программы отжать критику других партий с их яркими представителями, то остался бы такой пшик, что при мысли об этом почва автоматически плывет под ногами…

Если честно, мне хочется отдать свой голос за «Полевые колокольчики». Я люблю колокольчики. Им даже ничего не надо говорить – на мой взгляд, они просто убедительны, и все. Но это невозможно. Все убедительное недолговечно.

Колокольчики не преодолеют избирательный порог. Увы.

(реклама)

Здесь следует небольшое, но ответственное заявление.

(отрезало)

я больше никогда не буду резать мясо ножом… я больше не могу видеть мертвых живых… животных, спинных, захребетных, ручных, позвоночных… пополнять ими свой состав… я больше не могу соприкасаться с трупами слов… и с чучелами событий… к черту состав, лучше совсем ничего, чем целенаправленно мертветь… это и так происходит, само собой… я больше не могу резать упругое… слишком много охотников, прячущихся в кустах… слишком многие знают, где сидит фазан… а я не желаю знать… лучше никакого спектра, лучше черно-белое… лучше немое… пусть фазан себе сидит… или сазан… пусть фазан летит… или плывет… у меня другая фаза… другой сдвиг… в чем-то каждый – фазан…

Я смещаюсь, перемещаюсь из последних сил (замедляю бег). Производить ежедневную рокировку полушарий все трудней, во мне все меньше человеческого, в современном смысле. Я уже не желаю знать, как устроен синхрофазотрон. Хотя это очень интересно, объективно. Тронные залы меня тоже не интересуют. Хотя это памятники истории. Они, насколько я еще помню, красивы. Но само это словосочетание – «памятники истории» – вызывает только приступ клаустрофобии. Мне душно, я ищу здесь щели. Меня интересует, скорее, беспамятство истории. Степень ее беспамятства.

Стебли мне тоже резать не хочется. Я отказываюсь есть мясо убитых растений.

Рву и режу я только бумагу.

(кленовый лист)

Кленовый лист тебе товарищ.

(рюкзаки)

Я не добежала до избирательного пункта. У моих мечтательных спутников был план-перехват. Кажется, сегодня я их засекла. Они летели за мной проулками, на пересечении с проспектом превращаясь в бродячих собак. Если не успевали, просто становились прохожими, разглядывающими витрины. Все они были с рюкзаками – и женщины, и мужчины; и тинейджеры, и первоклассники. В рюкзаки помещаются объекты в максимально сложенном виде. Там могут быть самые неожиданные объекты, в том числе довольно крупные транспортные средства.