Фрейд прикрыл рот ладонью, скрывая усмешку. Он и виду не подал, что уже слышал эту историю перед отъездом из Вены. В действительности Зауэрвальд превосходно разбирал и анализировал взрыватели, поскольку сам создавал их за день до того в своей лаборатории. Вот и вся терпеливость, наблюдательность и способность к тщательному планированию.

– Полагаю, вы приехали ко мне не для разговоров об артиллерийских орудиях, – как ни в чем не бывало заметил Фрейд.

– Разумеется, господин профессор, вы правы, – согласился Зауэрвальд, похлопав по своему чемоданчику. – У нас есть дела поважнее. В последнее время вы наверняка слышали обо мне, ведь я состою в национал-социалистической партии. Мне и моим товарищам поручили изъять незаконно нажитое имущество евреев в пользу германского государства. Кроме того, я должен особенно внимательно присмотреться к вам и членам вашей семьи.

– Понимаю.

– Доктор Фрейд, вы, разумеется, помните, как в Вене к вам в издательство и на квартиру пришли представители партии, дабы провести тщательное расследование и конфисковать соответствующие бухгалтерские записи.

Разбой с одобрения правительства. Доктор поморщился, и протез вонзился в его травмированное нёбо. Надавив языком, он попытался удержать инородный предмет. Нацистские варвары пришли в издательство и, угрожая пистолетом его сыну Мартину, обчистили сейф до последней монеты, а затем явились к доктору домой и забрали шесть тысяч австрийских шиллингов как ни в чем не бывало. Но что самое возмутительное, гестаповцы увезли на допрос его драгоценную Анну, а он ходил из угла в угол, беспрестанно курил, будучи не в силах ни есть, ни говорить, и тревожился, как бы ее не забрали в лагерь Дахау, о котором уже ходили слухи. А когда она наконец вернулась, измученная, но невредимая, он плакал и клялся употребить все силы, оставшиеся в изъеденном болезнью теле, чтобы устроить их побег из Австрии.

– Вы могли не знать, – продолжал Зауэрвальд, – но я тоже побывал в вашем издательстве после того, как там потопталось стадо этих баранов, и забрал все, что они не заметили.

– Насколько я помню, там мало что осталось. – Фрейд беспокойно заерзал на вращающемся стуле.

– Напротив, эти идиоты были так заняты, набивая карманы деньгами, что пропустили самое ценное – ваши книги и записи.

Фрейд ничего не ответил, лишь поправил очки и внимательно всмотрелся в собеседника.

– Каюсь, хоть я и слышал, как высоко ценит вас профессор Херциг, но так и не удосужился ознакомиться с вашими работами.

Зауэрвальд потер свой чемоданчик ухоженными руками, входя во вкус.

– Как я уже сказал, мои интересы лежали главным образом в области химии, поэтому до сих пор меня не слишком занимали подавляемые желания и скрытая агрессия. Но, изучив ваши записи, я обнаружил ранее неведомый мне мир. Вы великий мастер по раскрытию чужих секретов, не так ли, господин профессор?

– Да, некоторые так утверждают, – возразил Фрейд, пожав плечами. – Однако я нахожу это толкование психоанализа поверхностным и примитивным.

– В самом деле? – Зауэрвальд притворно надулся, выпятив нижнюю губу. – Что ж, доктор Фрейд, я, кажется, раскрыл кое-какие ваши секреты.

Доктор судорожно глотнул воздух. Холодная струя проникла сквозь отверстие во рту и обожгла нёбо.

– Не понимаю вас.

Зауэрвальд достал из чемоданчика кипу бумажных листов.

– Вот переписка с банками Цюриха, Парижа и Лондона. Вы многие годы отправляли деньги за границу, что абсолютно незаконно.

Доктор молчал.

– При выезде из Австрии вас могли задержать и заключить в тюрьму вместе со всей семьей, – укоризненно произнес Зауэрвальд, повысив голос. – С вашей стороны это чистейшее предательство, которое заслуживает наказания.

Доктор попытался кончиком языка поправить протез, чтобы расслабить напряженные связки.

– Вас следует наказать по всей строгости закона, – говорил Зауэрвальд, брызгая слюной. – Вы наживались на неврозах буржуазии, а тем временем наш народ умирал с голоду. Вы нарушали расовые законы, ограничивающие еврейское тунеядство. Вы совершили государственную измену, утаивая эти деньги от государственной казны.

С этими словами Зауэрвальд хлопнул рукой по чемоданчику, по-прежнему выпуклому, будто содержимое все еще находилось внутри. Голос его начал срываться, а черты лица стали жесткими.

– Возраст и слава не послужат вам оправданием, – продолжал он. – Вы должны болтаться на виселице вместе со всей вашей семейкой, а не жить припеваючи в окружении любимых статуэток и фотографий, попивая чай, заваренный на кухне дочерью. Мне ничего не стоит положить всему этому конец и оставить вас умирать без медицинской помощи. Партийное начальство отблагодарит меня повышением по службе.

– Но вы ведь так не поступите, – спокойно заметил Фрейд.

– Нет.

Зауэрвальд выдохнул и разжал кулаки, краска вновь прилила к его лицу.

– Мне вернули паспорт, – заметил доктор, чеканя слова, невзирая на протез, – и позволили сесть на «Восточный экспресс» вместе с семьей. Теперь я в другой стране, вдали от виселицы. Со мной моя жена, дети в полной безопасности. Почему же вы говорите так, будто у меня есть причины вас опасаться?

– Доктор Фрейд, ваши сестры все еще живут в Австрии?

– Да, это так.

– Пока что все четыре целы и невредимы, но даю вам слово, в Рейхе они недолго будут наслаждаться свободой.

Доктор окинул взглядом уцелевшую часть своей коллекции древностей, думая о незамужней сестре Дольфи. Старая дева посвятила жизнь заботам о матери. У Фрейда заныла челюсть, на глазах выступили слезы. Он презрительно фыркнул.