Оба этих человека – старые друзья либералов в Государственной думе. Оба в свое время плечо к плечу воевали во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в рядах лейб-гвардии Гренадерского полка. И точно так же А.А. Поливанов был тогда ранен в бою под Горным Дубняком. Оба – креатуры В.А. Сухомлинова с той разницей, что Поливанов разошелся со своим патроном, после чего в 1912 г. был убран из военного министерства, но оставлен в Государственном совете. Таким образом, этих людей слишком многое объединяло.

Как известно, в середине июня 1915 г. военным министром был назначен все-таки А.А. Поливанов, а в отношении снятого с поста В.А. Сухомлинова под давлением оппозиции началось следствие по обвинениям в «противозаконном бездействии, превышении власти, служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене». В частности, на ответственность генерала Сухомлинова Верховная следственная комиссия под председательством инженер-генерала Н. Петрова возложила: «Несмотря на осведомленность еще с 1909 года о значительном количественном преобладании германской полевой артиллерии над нашей полевой артиллерией, не был выработан для незамедлительного осуществления надлежащий, основанный на соображениях о силах противника, план усиления нашей полевой артиллерии. Составленная же и введенная в действие организация полевой артиллерии 1910 года совершенно не предусмотрела количественного усиления полевой легкой 3-дм артиллерией нашей армии и обеспечила ее полевой мортирной и полевой тяжелой артиллерией в весьма незначительном количестве по сравнению с Германией» [54] . Дело закончилось арестом генерала Сухомлинова в апреле 1916 г.

Новый военный министр не забыл своего соратника. Летом 1915 г. военный министр ген. А.А. Поливанов и действовавший под его влиянием министр земледелия А.В. Кривошеин настаивали перед царем на смене наштаверха Н.Н. Янушкевича. Бесспорно, генерал Янушкевич был не то что недостоин своего высокого поста, но само его назначение на этот пост являлось преступным. Однако на место Янушкевича усиленно рекомендовалась кандидатура Рузского. В это время по столице уже прошла первая информация о том, что император Николай II намерен лично встать во главе действующей армии, заняв пост Верховного главнокомандующего. Так как все прекрасно понимали, что реальным главковерхом будет начальник штаба царя, то Поливанов и Кривошеин стремились заранее заручиться своим кандидатом на эту должность.

Действия министров были стремительными. Спустя всего лишь неделю после назначения генерала Поливанова управляющим военным министерством со своего поста был снят командарм-6 ген. К.П. Фан-дер-Флит. Немногочисленные войска 6-й армии (несколько второочередных дивизий слабого состава) выполняли важнейшую функцию: прикрывали столицу со стороны Балтийского моря, где русский флот явно уступал в силах немцам. Соответственно, командарм-6 постоянно находился в контакте с императором и военным министерством, ибо его войска фактически не входили в состав действующей армии, подчиняясь Ставке только номинально. Генерал Фан-дер-Флит был отправлен в Государственный совет, а на его место спустя еще неделю назначен Н.В. Рузский.

Как пишет М.Ф. Флоринский, «сразу после своего прихода к руководству военным ведомством А.А. Поливанов явно старался рекламировать военные таланты вернувшегося на фронт после болезни генерала Н.В. Рузского, который 30 июня 1915 г. был назначен главнокомандующим 6-й армией». При этом М.Ф. Флоринский не исключает, что А.А. Поливанов ставил Н.В. Рузского на командарма-6 (6-я армия считалась обороняющей столицу) с последующим намерением сделать его начальником штаба Верховного главнокомандующего. Кроме того, назначение Н.В. Рузского вполне могло бы смягчить назревавшую отставку великого князя Николая Николаевича. Сам император Николай II благоволил генералу Рузскому: «Репутация талантливого полководца, которую сумел приобрести Н.В. Рузский, позволяла видеть в нем человека, способного остановить германское наступление. Популярность Н.В. Рузского в общественных кругах давала возможность надеяться на то, что привлечение его к командованию армией на высшем уровне смягчит ожидавшуюся негативную реакцию этих кругов на отставку Николая Николаевича». Первоначально царь намеревался номинально возглавить действующую армию, чтобы при том фактическим руководителем войск, следовательно, стал бы генерал Рузский. Распространяемые в столице слухи утверждали, что новая Ставка будет располагаться в Петрограде, почему Рузский и был назначен командармом-6 [55] . Действительно, в беседе с председателем Государственной думы М.В. Родзянко император заявил, что Ставка будет находиться в столице [56] .

Между тем ничего пока не подозревавший великий князь Николай Николаевич также ходатайствовал перед императором о назначении Н.В. Рузского. Австро-германское наступление развивалось, русская действующая армия откатывалась на восток, в глубь империи, руководство Ставки впало в панику, а потому представлялось верным иметь во главе 6-й армии, закрывавшей столицу, популярного полководца, к которому Верховный главнокомандующий очевидно благоволил (достаточно вспомнить историю с наградами за Львов). Таким образом, в конце июня 1915 г. именно главковерх участвовал в назначении ген. Н.В. Рузского на пост командарма-6. Непосредственно перед царем в выдвижении Рузского участвовал новый военный министр. В день назначения командарма-6, на докладе 30 июня 1915 г. у императора Поливанов «обратил внимание, что необъявление в печати даже о назначении главнейших вождей нашей армии ведет к тому, что для неприятеля имена наших полководцев не остаются секретом, как и для нас имена полководцев неприятельских, а Россия о своих не знает. А между тем, объявление о возвращении к армии столь популярного генерала, как Рузский, и притом известие о возложении на него обороны путей к Петрограду, как к нервному центру страны, произвело бы на общество успокаивающее впечатление» [57] .

Относительно «впечатления» следует сказать, что Н.В. Рузский, несмотря ни на что, оставался весьма популярен в среде высшего офицерства. Своевременное и умелое переваливание собственных грехов на чужие головы позволяло ему выходить сухим из воды. И если лучшие профессионалы понимали, что дело неладно, то широкие массы как фронтового офицерства, так и тыловых обывателей, воспринимали генерала Рузского в качестве одного из лучших полководцев Российской империи. Характерная запись все еще подвизавшегося на Северо-Западном фронте великого князя Андрея Владимировича от 2 августа 1915 г. о Рузском: «Он все же гений в сравнении с Алексеевым, он может творить, предвидеть события, а не бежит за событиями с запозданиями. Кроме того, в него верили, а вера в военном деле – почти все. Вера в начальника – залог успеха… Мечта всех, что Рузский вернется – вера в него так глубока, так искренна и так захватила всех, без различия чинов и положения, в штабе, что одно уже его возвращение, как электрический ток, пронесется по армии и поднимет тот дух, который все падает и падает благодаря тому, что Алексеев не знает об его существовании» [58] . Великий князь был настолько покорен генералом Рузским и его сотрудниками, что не только поддержал мнение об исключительной вине командарма-10 Ф.В. Сиверса, но и впоследствии продолжал отзываться о Н.В. Рузском с восхищением.

Такие мнения, несомненно, влияли на Ставку и императора. Поэтому генерал Рузский исподволь выдвигается на роль вероятного военного диктатора, каковая должность намечалась определенными силами в столице, имея целью умаление власти императора и, следовательно, новые уступки либеральной оппозиции вплоть до образования в России парламентской монархии по британскому образцу, где «король царствует, но не правит». Совет министров, под председательством самого Николая II, в заседании 8 июля определил состав Особого комитета, долженствовавшего согласовывать мероприятия, принимаемые в Петрограде военными и гражданскими властями. Руководителем этого комитета стал Н.В. Рузский, а его помощником – начальник Петроградского военного округа ген. П.А. Фролов [59] . Но вскоре командарма-6 ген. Н.В. Рузского ожидало новое, еще более высокое, назначение. По счастью, это оказался не штаб Ставки. Иначе последствия ведения Первой мировой войны могли стать еще более пагубными.