Сказка о золотом гребне, жадном крестьянине и ведьме

Пытаться обхитрить фэйри дело пустое. Ещё хуже пускать на порог в канун Самайна незваных гостей.

Ярко горел огонь в очаге старого Шона О'Брайна. За окном бушевала осенняя непогода, белые молнии рвали небо на части, жутко выл ветер, будто и не ветер вовсе, а Ку Ши, стенающий на болотах, на которых феи зажгли коварные блуждающие огни. Темна и глуха была ночь на исходе осени, до рассвета было ещё долго, но старик не торопился почивать. Он сидел за столом и делал вид, что ему ни капельки не страшно. Со стены на него стеклянными глазами смотрела старая голова оленя, которого он подстрелил в молодости, когда ни глаза, ни руки ещё не подводили.

— Что? — спросил Шон у головы, ткнув в её направлении куриной костью, которую только что закончил обгладывать. — Поджидаешь меня, небось, на пастбищах своего сумрачного хозяина? Э нет, погоди... Я ещё всех переживу! Всех! — бахвалился старик, обводя взглядом свои охотничьи трофеи. Мёртвые звери безучастно смотрели на абсолютно седого с иссечённым морщинами лицом, но всё ещё крепкого телом, старика, которому минул седьмой десяток, хотя сам Шон утверждал, что восьмой.

Оглушительный раскат грома заставил Шона подпрыгнуть на стуле, а от жуткого крика ночной птицы, так похожего на женский плач, волосы на голове зашевелились. Старик перекрестился несколько раз и сделал большой глоток виски прямо из горлышка бутылки. Его нос и щёки раскраснелись, на глазах выступили слёзы, а на душе сделалось легко и спокойно. И, может быть, старый Шон не стал бы делать того, что сделал дальше, будь он совершенно трезв. Алкоголь сделал его охочим до разговоров и компании, которая могла бы скрасить столь беспокойную ночь.

За дверью отчётливо послышался лай пса, а затем в дверь постучали. Уверенно и как к себе домой.

«Должно быть, это мужчина», — подумал старик с облегчением, потому что женщин он опасался пуще глаштиг и гончих Аннун с Охотником вместе взятых.

Кряхтя, Шон поднялся из-за стола, опираясь о столешницу худыми жилистыми руками с огрубевшими ладонями и узловатыми пальцами.

— Кого там Неблагие несут на ночь глядя? — проворчал он скорее для вида. К старику, живущему в одиночестве на отшибе деревни, мало кто захаживал, Шон был дёрганым и нервным, нелюдимым.

— Я держу путь в Дун Кэрроу, да сбился с дороги, добрый человек, и ищу ночлега, — донёсся из-за двери приятный мужской голос неопределённого возраста. — У меня есть золото и доброе вино, я не обременю тебя.

Шон никогда не слышал о таком городе, о котором говорил ночной гость, слишком долго он не высовывал носа из своего дома, все вести проходили мимо его ушей, а потому старику стало любопытно. А уж когда незнакомец помянул о золоте и вине, старик не раздумывая отворил дверь — не голытьбу в дом принесло, и то хорошо. Лиходеям и проходимцам в доме старого Шона делать было нечего.

«Золото и вино никогда не лишни», — подумал старик, а уж до этого он был весьма жаден.

На пороге, щедро освещаемом молниями и рыжими отсветами очага, стояла высокая фигура, закутанная в чёрный плащ с головы до ног. Ткань промокла под дождём, а оттого тяжёлые полы плаща вытянулись и волочились по грязи, прилипая к ногам. Худая чёрная собака высунула свой красный язык и тяжело дышала, спокойно поглядывая то на своего хозяина, то на Шона. Незнакомец снял капюшон, и Шон увидел перед собой молодого мужчину с длинными чёрными волосами, которые были мокрыми и пошли мелкой волной.

— Ну, проходи, проходи, гостем будешь.

Гость вежливо поклонился хозяину и без всякой опаски переступил порог дома, снимая мокрый дорожный плащ, который был вовсе не чёрным, как сначала показалось старику, а серым как зимние сумерки. И глаза незнакомца были не чёрными, а синими как глубокие воды моря, что плескалось совсем близко от дома старика — и полдня не пройдёт, как пешком до берега доберёшься. Совершенно ясно было то, что ночной гость был чужестранцем — так разительно он отличался от жителей Ирландии.

Шон усадил молчаливого гостя у огня, чтобы тот согрелся, подал ему еды и питья, а когда молодой человек отужинал, то решился, наконец и вопросы задавать.

— А теперь, дорогой гость, позволь узнать твоё имя.

Гость назвал себя, но старик, удовлетворённый ответом, к утру бы и не вспомнил ни имени, ни лица, ни голоса того, кто гостил у него этой ночью.

— Ты, должно быть, прибыл издалека, — начал Шон разговор, — и многое видел. Не уважишь ли старика какой историей, да поинтереснее и почудней? Уж больно я их люблю.

Гость кивнул. Да, он прибыл издалека, из-за моря, как и весь его народ когда-то. Да, он много где бывал и знает такие чудные истории, которые и правда случались в мире. Ни капли вымысла не было в них, и да поразит его тотчас же молния, если хоть одна из них ложь.

— У нас много времени до рассвета, — улыбнулся он старику, и зубы у него были ровные и белые.

«Как жемчужинки», — подумалось старому Шону, у которого из зубов дай бог половина осталась, да чего только с пьяных глаз не примерещится. Пёс, лежавший у порога, повернул свою голову, увенчанную большими лохматыми ушами, и в его по-человечески умных глазах блеснули огни очага.