– Они прознали, что ты мой отец. Я отказалась воровать у тебя. А…ещё вдобавок я отказалась «дать», упала в лужу и теперь я никому не нужна!

Изабель так рассказывает, что мне требуется пара минут, чтобы осмыслить услышанное.

– А воровать-то зачем?

– Правила такие. Если нарвался на богатея сам, раздели добычу с другим.

Я глупо хлопаю глазами.

– Я тебе и так дам всё, что ты хочешь.

– В общем, я отказалась. Потом ещё отказалась дать.

– Тебе одиннадцать.

– Ну, вот и я так думаю, впрочем, не аргумент. У меня подруга, ей девять, так она под кайфом даёт абсолютно всем.

Я осознаю, что Миранде тоже девять…от таких мыслей можно потерять сознание быстрее, чем от бега.

– У вас же уличные порядки, свои. Точно, - пытаюсь я всё сгладить. – Живи у меня, делов-то.

– Я буду мешать, - смотрит она мне за спину, я оборачиваюсь и вижу Ребекку в тонком, коротком платьице-пижамке.

– Опять пришла ему голову морочить? – осуждающе смотрит блондинка. – Он тебя любит, дрянь такую, а тебе бы только к своим бездомным, да по помойкам шляться!

Изабель смотрит на Ребекку испепеляющим взглядом, а та, скрестив руки на груди, лишь поджимает губы.

Они друг друга сразу невзлюбили.

– Она остаётся, - выпрямляюсь я.

– Что? – глухо выдыхает блондинка, меняя «стойку», вытягивая руки «по швам».

– Изабель отныне живёт с нами.

– Жила эта дрянь уже, оставила тебя без десяти штук, ничего себе.

– У меня не убавилось, - сухо отвечаю я.

Ребекка может быть жестокой и жесткой, но не со мной. Податливая и ласковая, я никогда не наблюдаю её другой стороны, разве что…сейчас.

– Кто знает, может, и в этот раз она обворует, - фыркает блондинка Майклсон.

– Силикон что ли украдёт из твоих сисек? Что воровать-то? – огрызается дочь в ответ.

– Ах, ты ж, сук… - потом Ребекка смотрит на меня, и в то же мгновение с её лица сходит злобный оскал. – Хорошо, пускай остаётся. Я предупредила, - ласково улыбается она мне. – Стефан, тебе через час вставать, лучше ляг сейчас…

Блондинка уходит, а Изабель дёргает меня за руку, вынуждая повернуться к ней лицом.

– Выгони эту стерву, неужели ты не видишь, какая она.

– Нормальная она, что…

– Да она ластится перед тобой из-за твоих денег!

– А разве ты так не делаешь? – мгновенно выдаю я, сразу же жалея о сказанном.

Изабель ошеломленно отшатывается от меня. А затем вскакивает с места и пытается сбежать. Я хватаю её за локоть.

– Пусти меня. Пусти, мне больно! – визжит дочка, рьяно пытаясь вырваться.

«- Пусти, мне больно!

– Да хватит уже. Прекрати, я устал. Да мы третий год бегаем друг от друга, что же это за драма такая!»

– Ты остаёшься. Без разговоров. Это решено, - отпускаю её я. Хочет бежать –пускай бежит. – Единственная, кто любила меня, потому что я такой, какой есть – это Елена. Остальные в моей жизни появились позже и то, из-за моего статуса.

Изабель останавливается.

– Мама знала её?

– Да, знала… Они могли бы быть подругами, я думаю…если бы не Верлак, - при упоминании его фамилии кулаки инстинктивно сжимаются. Я ненавижу этого урода.

– Кто это?

– Причина смерти твоей матери. Услышав это, она шокировано оборачивается ко мне:

– Что?

– Долгая история.

– Расскажи мне о нём, - настаивает Изабель, и в её глазах пылает пламя ненависти.

– Верлак…, - поколебавшись пару мгновений, взвешивая всё, после продолжаю, - чудовище. Монстр, который избивал женщин. Он мучил твою мать, мучил Елену. Ему место за решёткой, где он находится сейчас и будет ещё долго. Вот и всё.

– У него гарем что ли был?

– Ха, почти, - смеюсь я. – Но я в этом преуспел больше. В свои семнадцать я…

– Был девственником, помню, - отмахивается она от меня, полностью потеряв интерес к разговору.

– Ну, это в одиннадцать я был девственником. А в семнадцать я менял партнёрш, как перчатки.

Изабель непонимающе взирает на меня:

– Сомневаюсь, что у тебя были перчатки.

– Да ёклмн, нет же, - я мысленно проклинаю себя, что учусь у дочери всяким словам-паразитам. – Я был бабником, ловеласом, называй это, как хочешь. Игрался судьбами людей, унижал и властвовал…