Гнев вмиг переполнил ее существо, и чтобы выместить хотя бы часть его, девочка с силой пнула маленькую розовую подушку, подвернувшуюся под ногу.

– Тогда тебя будут пытать,- печальным тоном произнесла Элиза, перебросив заплетенную косу через плечо,- это действительно ужасно, ты совсем скоро сломаешься.

– Увидим,- коротко и зло бросила Шерри,- мне уже не впервые слышать о том, каково это, остается лишь проверить самой.

Она села на пол у «окна», обхватив колени руками. Элиза укоризненно покачала головой, спросив:

– А есть ты тоже не будешь? Уже время обеда. Еду разносят по комнатам, возможно, и тебе принесут.

Шерри ничего на это сказала – сейчас у нее не было аппетита. Ею владело только одно желание – выбраться из борделя, попасть домой, и снова увидеть отца.

Она просидела так до вечера, игнорируя попытки девочек заговорить с ней, и их шутки. Ее обед стоял на тумбочке возле пустующей кровати, а вечером к нему присоединился и ужин. Но Шерри даже не чувствовала аромата свежеприготовленных блюд – снова вспоминала то, что заставлял ее делать враг, пытаясь разговорить ее отца. Она была уверена, что даже если бы отец сказал то, что было нужно врагу, они бы все равно его убили, а ее отправили сюда. Поэтому не винила отца в том, что пришлось ей пережить, и жалела, что не сможет сказать ему об этом….

…. Она не заметила, как задремала, но проснулась, чувствуя, как кто-то трясет ее за плечо. Открыв глаза, Шерри увидела ту женщину, которая привела ее в эту комнату.

– Почему ты не говоришь со своими соседками? Сидишь на полу, ничего не ешь? Думаешь, твое упрямство поможет тебе?

– Я ничего не хочу,- отозвалась Шерри ровным тоном,- оставьте меня в покое.

– Ты уже не дома, девочка,- усмехнулась женщина,- и здесь важно не то, что ты хочешь, а то, чего я хочу. А я хочу, чтобы ты была послушной, умной, девочкой, которая понимает, что лишением себя необходимых вещей и еды она ничего не добьется.

– Возможно. Но я все равно не хочу есть, а спать могу и на полу.

Она думала, что женщина заставит ее перейти на кровать и поесть, но та сказала:

– Хорошо, поупрямься немного. Я требую только, чтобы ты переоделась в другое платье – это уже рвется, и запачкано. Давай я помогу тебе…

Она хотела снять платье с Шерри, но девочка в ярости вывернулась из ее рук, вскричав:

– Не смейте! Я останусь в этом платье, даже, если оно рваное и грязное!

Она заметила, что в пылу борьбы поцарапала руки женщины, что разозлило ее. Но Шерри было все равно – это платье купил ей отец, оно было последним вещественным доказательством его любви к ней. И она не позволит, чтобы ее лишили и этого.

– Дикарка,- бросила женщина, выпрямившись,- я надеялась, что ты одумаешься, но, похоже, тебе поможет только хорошая порка. Очень жаль – мне не нравится причинять боль маленьким девочкам. Но ты меня вынуждаешь сделать именно это.

Она схватила Шерри за руку, и поволокла к двери. Девочка попыталась освободиться, но женщина, остановившись, отвесила ей такую пощечину, что на глаза Шерри невольно навернулись слезы.

– Ты уже заслужила долгие пытки,- бросила женщина отрывисто,- не делай себе еще хуже, не зли меня. Те, кто добивается этого, долго не живут, и умирают в мучениях.

Шерри перестала сопротивляться – но не потому, что испугалась угрозы женщины, а оттого, что поняла – она снова слабее врага. Поэтому шла за женщиной, что не отпускала ее руку, по коридору, затем – вниз по лестнице. Они свернули в первый слева коридор, и вскоре женщина ввела ее в темную комнату. А когда комната осветилась неярким светом светильников, невольно почувствовала ужас. Это была комната пыток, с цепями, вделанными в стены и потолок, со столбом в центре, и пугающего вида предметами. Пока Шерри разглядывала хлысты и длинные штыри, в комнату зашли две девушки, лет 15. Одна из них схватила Шерри, и с помощью второй сняла с девочки платье, несмотря на ее сопротивление. Затем с нее сняли и трусы, и нагую, приковали к цепям за щиколотки ног и запястья рук – так, что ноги ее оказались широко разведены в стороны.

– Сегодня я буду смотреть,- произнесла женщина,- но если ты меня разозлишь вновь, сама стану твоим палачом.

Она кивнула девушкам, и воздух со свистом рассекли плети. Одна обожгла правую ягодицу девочки, вторая – низ ее живота, чуть задев половые губы. От сильной боли Шерри застонала, чудом подавив крик, и непроизвольно попыталась сжаться – безуспешно, цепи были хорошо натянуты, она лишь причинила себе новую боль.

– Обычно палачи стегают провинившихся только по ягодицам,- говорила женщина, пока девушки пороли Шерри,- но своей дерзостью ты заслужила большую боль, чем остальные. Запомни ее, она научит тебя быть послушной.

Она замолчала, но даже если бы продолжила, Шерри ее не услышала бы – закричала от боли, которую причиняла плетка ее половым губам. По сравнению с этим удары, сыпавшиеся на ее ягодицы, были лишь поглаживанием, хоть и становились все сильнее с каждым разом. Удар… снова удар… и каждый раз бесплодная попытка сжаться, закрыть от истязания половые губы, и громкий крик. Третий удар…. Четвертый… пятый… неужели эта пытка никогда не кончится?

Она считала удары с исступленным упорством, хоть и желала не думать, не воспринимать все окружающее ее – счет хоть немного отвлекал от боли. Но иногда удары были особенно сильными, и счет прерывался, отчего Шерри была вынуждена начать его заново.