– Потому что вашу рану на скуле все же стоит обработать, – ответила я таким тоном, будто разговаривала с ребенком. – Конечно, можно сделать это самостоятельно перед зеркалом, но думаю, будет лучше, если я вам помогу. К тому же я отчасти виновата в ее появлении.

– Знаешь, Лара… – задумчиво протянул он, словно пробуя мое имя на вкус. Оно прокатилось в его устах, словно падающие по горной тропинке камушки. – Пожалуй, ты бы стала идеальной женой для принца… только, прости, я не буду за тебя болеть.

– И почему же? – насторожилась я. Такой откровенный ответ мог обернуться для меня неприятностями.

– Потому что ты хорошая и правильная девочка. – Он сделал шаг мне навстречу, заставив немного отступить. – Рядом с моим братом такие не выживают…

Понятно, что он выражался фигурально, но сердце кольнула боль. Я восприняла эти слова несколько иначе, но постаралась не подать виду.

– То есть… вы сделаете все, чтобы я вылетела? – от его ответа зависело многое.

– Нет. – Он покачал головой. – Но я никогда не воспользуюсь своим правом вето в отношении тебя…

– Хм… а если я попрошу за кого-то другого?

– А есть на примете? – Он насторожился.

– Нет, но конкурс никогда не бывает честным, и иногда вылетают достойные претенденты на победу.

– Пожалуй, ты права. Если попросишь за кого-то другого, я пойду тебе навстречу. Если, конечно же, это не будет противоречить правилам.

– Хорошо. – Я улыбнулась, довольная обещанием принца и тем, что удалось увести разговор в сторону. – А теперь позвольте, я обработаю ваш порез.

– Аптечка в ванной, – кивнул он практически по-деловому и пошел к расположенной в левом коридоре двери. Я направилась следом, чувствуя себя неловко. Все же ванная слишком интимное место, чтобы закрываться там с принцем.

Вообще, в моем представлении ванная – это маленькое помещение, где стоит бронзовая емкость, куда наливают воду, и есть вешалка для полотенца. Прожила я с этим заблуждением ровно до того момента, когда попала в ванную принца Колвина. Тут я поняла, насколько мало знаю о ванных. Это был зал, где стояла огромная ванна, точнее, не очень большой бассейн на постаменте. Кроме бассейна, трюмо и пары диванчиков, имелись в избытке зеркала, два шкафа, несколько столиков с фруктами в вазах и бар. Он стоял рядом с ванной и представлял собой покрытую инеем этажерку, на которой располагались несколько десятков бутылок и висели бокалы. Возле одного из диванчиков на низком столике я заметила кальян.

На потолке, как и полагается, имелась золотая лепнина, красная ковровая дорожка вела по полу к ступенькам постамента с ванной. Краны, естественно, были золотыми. Это меня уже не удивило.

– А унитаз у тебя тоже золотой? – невольно вырвалось у меня. Принц посмотрел на меня странно, все же в высшем обществе не принято было говорить на подобные темы. Или просто от меня не ожидал такого вопроса.

– Если ты подобным образом пытаешься узнать, где у меня тут туалетная комната, то она вон за той дверью справа, – невозмутимо отозвался Колвин.

– Нет-нет, – тут же открестилась я. – Я уж у себя, а то, боюсь, здесь заблужусь ненароком. Давай лучше займемся твоим лицом, и я пойду спать. А то завтра нас, наверное, поднимут ни свет ни заря.

– Не волнуйся, утро у вас свободно, – лениво отозвался принц и достал из трюмо небольшую аптечку, в которой стояли рядами маленькие флаконы с зельями и лежали палочки с ватой.

Когда я оказалась с Колвином лицом к лицу, то поняла, что погорячилась, предложив ему свою помощь. Принц был высоким, и мне пришлось встать на цыпочки, и то я теперь была ему лишь чуть выше подбородка. К рассеченной скуле нужно было тянуться, и мужчина, чтобы я не упала, придержал меня за талию.

– Осторожно, – шепнул едва слышно, и я почувствовала, как предательски краснею. Глупо было мечтать, что он этого не заметит. Он всегда замечал все. Но, к счастью, был достаточно воспитан и не показал этого.

Лицо Колвина было слишком близко к моему, и я впервые могла его хорошенько разглядеть. Семь лет назад на такое расстояние я не приближалась, да и какое мне было дело до мужских лиц в двенадцать лет? Я тогда была веселым ребенком, а он взрослым и мрачным принцем. В свои двадцать два с позиции моих двенадцати он казался едва ли не ровесником моего отца. И воспринимался если не так же, то как дядюшка Бен – мамин младший брат. Сейчас же я слишком остро чувствовала его мужскую притягательность.

На сильном волевом подбородке к вечеру проступила синеватая щетина. Красивые губы были сжаты, а изумрудные глаза в обрамлении черных колючих ресниц смотрели с интересом. Он словно ждал, что я буду делать дальше.

Как заколдованная, я осторожно кусочком ваты, смоченным в воде, стерла со скулы запекшуюся кровь, стараясь, чтобы пальцы не дрожали, и чуть отступила, нагнувшись над аптечкой. Нужно было найти антисептик. Я покупала самый обычный, с красной этикеткой, в соседней лавке, – как правило, все зельевары клеили такие, чтобы даже неграмотные клиенты могли понять, что именно держат в руках.