Побывал я пару-тройку раз и в Кологриве, где Курай успел выстроить первую фабрику по производству валенок. Или мануфактуру? Впрочем, какая разница, лишь бы штамповала продукцию. Спрос на новинку был не ахти, но я не расстраивался. Рано. Вот придут холода и валенки пойдут нарасхват.

Но и о главном не забывал. Ну не ждать же мне милостей от природы, то бишь от Годунова. Когда он еще поймет, кто ему искренний друг, а кто примазался, а сидеть, сложа руки, и дожидаться этого светлого часа не в моем характере. Следовательно, нужно искать подходы в Малом совете к тем, кто в данный момент настроен против меня враждебно, и попытаться перетянуть их на свою сторону.

Нет, кое на ком можно смело ставить крест, жаль, не могильный. Например, на Романове и его прихвостнях. Не получится у меня с ним ничегошеньки, ибо Федор Никитич спит и видит на своей голове царский венец. И главной тому помехой он считает не Годунова – меня, записав во враги.

Утверждаю не голословно. Еще до моего отъезда в Эстляндию ко мне как-то явился Багульник и стал рассказывать, как его решил завербовать доверенный слуга боярина Романова Докука. Поведение его было под стать имени – прилепился он к моему дворскому, как банный лист, не отдерешь. Стоило Багульнику выйти куда-то в город, как Докука тут как тут.

Втирался он в доверие хитро. Хлопот у дворского со строительством нового терема поначалу было выше крыши и Докука несколько раз помогал ему, давая дельные советы. Чей он человек – не скрывал. Да, служу у боярина Федора Никитича, с коим твой князь вместе в Опекунском совете заседает, одни дела вершит. Значит и нам, их холопишкам, надобно дружить.

Но Багульник быстро вычислил – тот неспроста навязывается со своей дружбой. Слишком часто тот как бы невзначай выспрашивал про князя Мак-Альпина: чего любит выпить, когда трапезничает, кто стряпню готовит, и прочее..

Тогда-то Багульник впервые подошел ко мне за советом по поводу Докуки: как с ним поступить. В смысле сразу послать куда подальше, или сперва провести с ним небольшую «разъяснительную» работу, чтоб навсегда уразумел: люди князя Мак-Альпина не продаются.

– Ну почему ж не продаются? – возразил я. – Очень даже продаются, но смотря кому и… почем. Романов и посейчас остается самым опасным врагом для Годунова, ибо он как та тихая собака – гавкать попусту не гавкает, но коль вопьется в глотку, то не отдерешь. Получается, ему продаться и можно, и нужно. А потому сделаешь так….

Инструкции были просты: время от времени меня поругивать, но чтобы оно выглядело правдиво, то есть вырывалось у него как бы со зла. Ну и намекнуть, что князь извел его своими придирками, а потому он не прочь вовсе сменить своего хозяина.

– А о тебе чего отвечать? – осведомился Багульник. – Как сбрехать получше?

– А никак, – улыбнулся я. – Лжи верят тогда, когда она засунута в красивую правдивую обертку. Поэтому до поры, до времени отвечай честно, а попозже предъявим и наглядные доказательства моей придирчивости к тебе.

Через пару недель (я как раз вернулся из Вардейки вместе с больным Годуновым) я решил, что настала пора подсуетиться с доказательствами. Багульнику предстояло подставиться и в момент очередной встречи с Докукой, когда тот вновь потащит дворского в кабак, обмолвиться, что, мол, не могу, давай попозже, в руках полный кошель денег, целых тридцать рублей, и их надо занести и передать князю. А если Докука станет настаивать, поупираться немного, но согласиться. Была у меня уверенность, что люди Докуки попытаются напоить Багульника и выкрасть деньги, а на следующий день тот предложит какую-нибудь сделку в обмен на помощь по их поиску.

– И мне соглашаться?

– Смотря что потребует взамен. Хотя…, – я прикинул и решил не доводить ситуацию до крайности.

Пускай все произойдет иначе. Багульник якобы честно покается мне в их потере и появится перед Докукой с… синяком под глазом.

– Вон, Дубца попросишь, он тебе и врежет разок от души, – посоветовал я и развел руками. – Извини, но придется потерпеть.

Багульник усомнился:

– Маловато. Боюсь, не поверит. За такую утерю любой боярин всю спину плетью исполосует, либо на съезжую отправит, чтоб кнутом выдрали, а ты, княже, синяком захотел отделаться.

– Так ведь понарошку. Не лупить же мне тебя плетью.

Но Багульник решил по-своему. Мне было не до того – прибыл гонец с весточкой о выступлении на Прибалтику Ходкевича и Сапеги. Воспользовавшись этим, дворский сам написал от моего имени записку и отправился с нею и алтыном денег на съезжую избу, где покорно лег на козлы и дюжий палач всыпал ему, согласно «моим» письменным указаниям, двадцать ударов кнутом. Хорошо хоть дворскому хватило ума указать в записке, что удары должны быть простые, да и самого ката Багульник предварительно подмаслил, сунув ему от себя еще алтын, и тот ему «порадел», до костей доставать не стал.