Rammstein приезжает на заслуженный отдых – самый популярный курорт мира, Палм Бич. Пляж, солнце, загорелые девушки, коктейли – все смешивается в цветной калейдоскоп удовольствия. Но серия жутких убийств участниц женской версии группы сеет панику среди отдыхающих. Таинственному маньяку дают прозвище – Зверь (Tier). За собственное расследование берется Кристоф Шнайдер. Сумеет ли он распутать клубок улик и вывести на чистую воду убийцу и защитить Ульрику Шмидт, ведь она – следующая жертва Зверя?
========== Ура, отпуск! ==========
— Ну, и как вы себе это представляете, ребята?
Рихард Круспе оперся о столешницу ладонями и выразительным взглядом окинул музыкантов.
— Начнем с того, Рих, что мы это представляем, — произнес Тилль, помогая Паулю упаковывать бас-гитару. – И, в конце концов, чем ты недоволен? В кои-то веки у нас появился шанс выбраться за границу. Причем, заметь, не на гастроли, а на отдых! — Линдеманн подчеркнул свое последнее высказывание, многозначительно подняв вверх указательный палец.
Рихард отрицательно покачал головой:
— Я не в том смысле, дружище. Я просто сам не верю своему счастью.
— Чего уж удивительного! — буркнул Оливер, наматывая на локоть длинный провод от усилителя. — Давно пора! Якоб нас давненько не жаловал своей благосклонностью…
— Вот именно, только орать горазд! — с пылом поддержал Кристиан, любовно протирая клавиши своего синтезатора.
Кристоф Шнайдер с легкой полуулыбкой следил за полилогом своих друзей и коллег, не решаясь, впрочем, вставить в беседу свои пять копеек. Он был рад внеплановому отпуску даже больше, чем все остальные; более того — мужчина предвкушал предстоящую поездку, рисуя в своем воображении красочные картины, достойные романов приключений. Шнайдер уже давно накрыл барабанную установку светоотражающим брезентом, спрятал в чехол палочки и теперь наблюдал за приятной глазу суетой остальных участников группы.
Когда все в студии было надежно упаковано и укрыто, мужчины вышли из здания и направились каждый в свою сторону, не забыв напоследок обменяться крепкими рукопожатиями и напоминаниями о месте предстоящей встречи — завтра их будет ждать частный самолет, летящий из Берлина в самое сердце Флориды.
Шнайдер вернулся в свою холостяцкую квартиру. Из жилья на него дохнуло пылью и некоторым запустением — Кристоф проводил в студии гораздо больше времени, чем дома. Повсюду были разбросаны вещи, в кресле небрежно лежали мятые рубашки, на полу — свернутые в тугой узел грязные носки. На журнальном столике, убивая напрочь полировку, стояли закисшие чашки с некогда горячим растворимым кофе. В углу, над любимым креслом барабанщика, висела живописная паутина с разжиревшим пауком.
Бросив на все это тоскливый взгляд, Шнай разулся и, оставив тяжелые ботинки в углу, направился на кухню, где царил не меньший бардак. В раковине томилась грязная посуда, на которую мерно капала вода. Она скопилась небольшим озерцом на дне жирной сковородки, и уже проливалась за бортики посуды.
Мужчина открыл холодильник и по привычке запустил пятерню в волосы, раздумывая, что из скудного содержимого, представшего перед его взором, можно употребить в пищу: сыр Дор Блю, к голубой плесени которого уже стала примешиваться зеленая, или ломтик черствой пиццы, заказанной неделю назад. Сделав свой выбор в пользу пиццы, Шнайдер взял из дверцы бутылку пива и снова направился в гостиную. Там, включив телевизор, Дум открыл бутылку и, сделав солидный глоток, надкусил пиццу, пытаясь хоть как-то ее размочить.
По телевизору как раз шел футбольный матч: Бавария играла против Реала, лидируя со счетом 2 — 1. Кристоф, хрустя пиццей, увлекся игрой, забыв, что ему предстоит встать в шесть утра, чтобы начать сборы. И только когда и пиво, и матч закончились, Шнайдер, осоловело взглянув на часы, понял, что пора уже ложиться спать, иначе утром он наверняка проспит, и группа уедет отдыхать без него.
Барабанщик решил, не напрягаясь, устроиться на диване. Позже, когда замусоренная обстановка комнаты осветилась неясным светом берлинских уличных огней, Кристоф лениво подумал, что ему, пожалуй, не мешало бы остепениться. Сорок четыре, как-никак, а на горизонте, кроме ошалелых малолетних поклонниц да женщин, чьи лица он забывал уже через день, никого не было. Шнайдер представил: вот он приводит в эту квартиру девушку, и она убирает в доме, готовит вкусную еду, а вечером ходит перед ним в одном кружевном белье…
Так, довольно улыбаясь, Кристоф и заснул, сжавшись под мягким коричневым пледом.
***
На следующее утро музыканты встретились в аэропорту, где на взлетной полосе их уже ждал частный самолет.
Кристиан присвистнул, глядя на мощную «железную птицу»:
— Да уж, Якоб устраивает аттракцион невиданной щедрости.
Тилль, случайно услышавший его, усмехнулся, укладывая свой багаж на специальную тележку:
— Расслабься, Флаке. Этот, как ты говоришь, аттракцион, постоянно на гастролях, и только по чистой случайности заглянул к нам на огонек.
— Опять ты говоришь загадками, — нахмурился Лоренц, скрещивая руки на груди.
— Тилль имеет в виду, что такого больше не повторится. Кто знает, какая вожжа попала под хвост нашему дорогому продюсеру, что он так расщедрился?
— Обычно он пашет на нас, как на лошадях, — поддакнул Кристоф, поравнявшись с коллегами. Пожав всем присутствующим руки, он оглянулся и спросил: — А где Цвен?
— Опаздывает, — коротко ответил Ридель, вглядываясь вдаль.
— Я-то думал, что сам опоздаю — не мог найти ничего глаженного, — оправдался Дум, втискивая свой чемодан на ту же тележку для багажа.
Коллеги оглядели Шнайдера с ног до головы и скептически переглянулись: несмотря на свои слова, выглядел он прилично. Белая рубашка, расстегнутая у горла, была подкрахмалена и тщательно выглажена, темно-синие джинсы идеально сидели на бедрах, темные туфли были начищены до блеска, отражая ленивое берлинское солнце. Даже темные, достающие до плеч волосы, из-за которых Кристофа прозвали «пуделем», были тщательно нагелены.
— Ха-ха, хороший прикол, Дум, — саркастически произнес Тилль. — Или ты на комплимент нарываешься?