Эта книга встанет в один ряд с «Школой для дураков» Саши Соколова и «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. И дело не только в удивительном языке, которым она написана, а в силе трагического напряжения, на котором она держится. «Русский Гулливер» счастлив, что опубликовал «Убить Бобрыкина» первым.
ISBN 978-5-91627-187-4
Убить Бобрыкина
история одного убийства
– Слушай, Элька, – пробормотал Сундуков, поддаваясь очарованию заповедной улочки.
Неужели мы когда-то были детьми?
– Меня другое волнует, – ответил, подумав, Флягин. – Неужели я когда-то стал взрослым?
ЧАСТЬ 1
Глава 1
ВЕРЕВКА
«Удавлюсь!» – подумал Шишин, и за веревкой в хозяйственный пошел.
– Куда собрался? – спросила мать.
– За веревкой, – ответил Шишин.
– А-а… – сказала мать. – И мыла заодно купи. У нас все мыло кончилось, – добавила она.
– Земляничного? – поинтересовался Шишин.
– Земляничного, какого? – кивнула мать.
– А если земляничного не будет, дегтярного купить? – и Шишин посмотрел на мать довольный, радуясь, что вспомнил слово, которое все время забывал. «Дегтя-я-рное…» – подумал он.
– Дегтярным веревку себе намыль и удавись, – сказала мать.
«Ладно, земляничного куплю. Им от Танюши пахнет…» – и снял с крючка собачью шапку.
– Только денег дай мне, у меня нет их.
– У тебя их нет, а я печатаю! До смерти жилы будешь из меня тянуть, – бубнила мать, но денег Шишину дала.
«Жадная…» – подумал он, и за веревкой в хозяйственный пошел. «Мыло заодно куплю, а на всю сдачу куплю веревку и повешусь», – думал, вдоль забора неохотно плелся к переходу.
Магазин «Хозяйственный» через дорогу был, как все хозяйственные магазины. «Все хозяйственные магазины через дорогу. Почему?» – подумал вдруг, переходя дорогу. И испугался посредине, что светофор переключится, все поедут, и его раздавит насмерть. От страха опустил глаза и шел сутулясь, боязливо косясь на сонные дорожные столбы. Он светофоров не любил и турникетов тоже. В метро особенно опасно, возле турникетов – того гляди возьмут и треснут. «Схлопнут – и пиши пропало», – и турникеты проходил зажмурясь, удара ожидая, оглянувшись, думал с облегченьем: «Что, собака, съел?!» И если рядом не было людей, то дулю турникету показывал или язык. Но люди обыкновенно были.
«Повсюду люди», – с раздраженьем думал он. – «Битьем людьми набито, как в аптеке», – и редко удавалось турникету показать язык и дулю. Шишин не любил, когда повсюду люди, и людям тоже Шишину хотелось показать язык и дулю, но мать не разрешала баловаться и била Шишина ребром ладони по дуле или языку.
«Злая мать моя», – подумал, живым пройдя дорогу, и светофору показал язык. Пока не видит мать. И люди. – «Не люблю людей».
День был тихий, белый. Снежным облаком лежало на крышах небо.
«Как в больнице», – и снег мочил ему лицо, и ветер безжалостно трепал за капюшон. А под ногами шлямкало и жижей воротило за шнурки.
«Жалко, все же, что меня машиной не задавило насмерть, – размышлял, шагая дальше. – Не надо было бы теперь в хозяйственный спускаться, веревку покупать. Там лестница у них такая скользкая, что можно шею запросто себе свернуть, ни разу чем-нибудь специальным не посыплют – сидят и ждут, пока я шею у них себе сверну». И Шишин, держась за поручень обеими руками, осторожно стал в магазин хозяйственный спускаться.
Еще не нравился ему у магазина козырек со снежным горбом. «Не убирают снега, паразиты, – думал он, опасливо косясь на козырек, – за что им только деньги платят?..» Шишин не любил еще, когда сосульки высоко висят, под самой крышей. Особенно в капель. Того гляди – опля! – и всё. Любил, когда сосульки низко, под какой-нибудь витриной бородой висят, чтоб можно их сбивать и обрывать руками. Шишин с детства любил сбивать и обрывать сосульки, сосать, пока не видит мать, или в кармане принести домой – и в морозилку. И посмотреть, что будет. Мать не любила, если морозилка сосульками набита, и выкидывала их.