Майор пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже на месте. Мы проследовали через пустой зал и только повернули к дальнему выходу, как меня остановил крик:

– Юрий, погоди!

Мы остановились. К нам подбежал взмокший, растрепанный Александр Громов. На какое-то мгновение меня охватило предчувствие, что мой вылет отменяется. Но оказалось иначе.

Громов протягивал мне мой же атташе-кейс, купленный в прошлом году в Дели и всегда сопровождавший меня в поездки.

– Мне твою комнату сторож открыл, – сказал он. – Прости, что без твоего разрешения. Здесь мыло, щетка и так далее. – Затем Громов вынул бумажник и, протягивая мне деньги, продолжал: – Тут тысяча ватов. От Ивана Федоровича. Он единственный из нас вспомнил, что ты отправляешься в поход гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если понадобятся деньги, телеграфируй прямо мне.

Он обернулся к моим спутникам, представился им, передал наилучшие пожелания от Ивана Федоровича и добавил:

– Что касается Юрия Сидоровича, то он знаток лигонского языка и обычаев и собирает материалы для будущей книги.

Я был тронут личной заботой Ивана Федоровича, пониманием важности моей миссии.

– Не буду задерживать, – сказал Громов, – ни пуха ни пера.

– Катись к черту! – в сердцах сказал я.

За дверью жарился на солнце небольшой «вайкаунт» местных авиалиний. В дверях толпилась группа людей. Несколько солдат, молодой лейтенант, толстый индиец в пиджаке поверх дхоти, с красными от неумеренного потребления бетеля губами, и молоденькая девушка, возможно медицинская сестра, в длинной юбке с увядшим белым цветком дерева татабин в черных волосах.

Мы двинулись к самолету. Шел третий час, жара была тяжелой, отягощенной близким муссоном. Я подумал, что Громов наверняка забыл захватить мою полотняную кепочку.

Поднявшись по короткому шаткому трапу, я внутренне сжался от ожидавшей меня духоты. И не ошибся в худших ожиданиях. На секунду я задержался у двери, размышляя, сесть ли мне поближе к двери, сквозь которую проникал воздух, или занять место в хвосте, где больше шансов уцелеть при вынужденной посадке. Наконец, сел сзади.

– Нельзя ли получить воды? – спросил толстый индиец.

– Потерпите, – услышал его майор.

Дверь закрылась, медленно начали вертеться винты. Я глядел в окно, торопил винты. И когда я уже буквально терял сознание, самолет оторвался от земли, и вскоре в кабину хлынул прохладный воздух. Я с минуту наслаждался им, затем застегнул ворот, чтобы резкое переохлаждение тела не привело к простуде.

Все обошлось. Никто не умер от духоты. Директор Матур вытащил из саквояжа шерстяной шарф, замотал шею и принялся сосредоточенно жевать бетель. Девушка, ее зовут Лами, закрыла глава. Дремлет? Русские, что прилетели из Москвы, разговаривали, а третий, совсем белый, в очках, глядел в иллюминатор и хмурился. Солдаты смеялись: они из бригады «летающие тигры», ко всему привыкли. Я прошел к пилотам.

– Когда будем в Танги?

– Через час двадцать, – ответил военный пилот, – если не придется обходить грозовой фронт. Приближается муссон.

Я вернулся в салон и сел. Почему-то не спалось. Словно я перешел грань, за которой можно никогда не спать. Молодой геолог, похожий на горца, спросил на плохом английском языке:

– Когда прилетим?

– Часа через полтора. Вам не жарко?

– Мы привыкли. Нам приходится много ездить. Мы – охотники за землетрясениями.

– Большая охота, – сказал я. – А как вы их убиваете?

– Мы опаздываем, – ответил за молодого геолога профессор Котрикадзе.

– Они успевают сделать свое черное дело.

– Я видел землетрясение, – сказал я. – В горах, южнее Танги. Я жил тогда у дедушки в монастыре, учился в монастырской школе.

– Скоро будет новое, – сказал молодой геолог.

– Нельзя предсказать собственную смерть и землетрясение. Так говорил дедушка Махакассапа.

– Когда-то не умели предсказывать и солнечные затмения, – сказал профессор.

– А когда будет землетрясение в Танги? – спросил я. Но ответ меня не интересовал. Я вдруг понял, что если сейчас не усну, то умру от усталости; профессор что-то ответил, но я уже проваливался в глубокий, как обморок, сон.

А проснулся я оттого, что заложило уши, – самолет снижался. Директор Матур склонился надо мной и больно вцепился в плечо:

– Проснитесь, майор!

Наш бравый офицер, который полагал, что землетрясение нельзя предсказать, как собственную смерть (если буду писать воспоминания, обязательно поставлю слова его дедушки в эпиграф), заснул мгновенно, не дослушав Отара. Словно его выключили.

– Там есть озеро, – сказал Отар. – Подземный стресс хорошо читается в упругой среде.